Дела Тайной канцелярии - Виктор Фламмер (Дашкевич)

– Благодарствую, ваше сиятельство. – Афанасий взял бумагу и, пятясь, двинулся к двери, пока начальник не передумал.

– Вот и хорошо. Вот и великолепно, – пробормотал Шувалов, – иди, голубчик, иди. И черта своего забирай. А, нет еще, постой…

Афанасий, уже было выдохнувший облегченно, снова замер на пороге.

– Про Голицыных ты говорил. Что там с Голицыным?

– А, – Афанасий с особой старательностью небрежно махнул рукой, – испужался князь. Меня и Владимира. Решил в поместье отсидеться от греха подальше. Боятся нашего брата даже такие люди, да.

Начальник кивнул удовлетворенно и помахал рукой, будто стряхивая что-то со стола.

– Ступай. А ты, Порфирий, принеси-ка мне гербовую бумагу. Письмо государыне писать буду.

Оказавшись на улице, Афанасий зашел за угол и вытер со лба выступивший пот. Повернулся к Владимиру.

– Ну, что скажешь, чертяка? – Он похлопал по увесистому кошелю на поясе, который выпирал даже через шубу. – Взятка это нам за молчание или и правда премия?

– Премия, – уверенно проговорил черт и сверкнул глазищами.

– Вот и ладушки. Ни на какие юга мы, конечно, не поедем. Что мы там не видали? Слякоть заместо снега? Нет, завтра дела в Канцелярии закончу, и в Москву поедем. А затем в Академию. Меня там всегда добром встречают, и тебя не обидят. Академия мне – как родной дом. Там и отдохнем душой и телом. А сейчас давай-ка прогуляемся на ярмарку. Премия мне, понимаешь, карман жжет. Лови извозчика.

На рыночную площадь прибыли как раз к обеду. Но направился Афанасий не туда, где обычно торговали всякой снедью, а сразу в пушной ряд, где помимо мехов продавали готовые шубы и шапки. Чинно прогуливаясь между лавками, он наконец остановился возле одной, где висели разнообразные шубы, в основном волчьи, но одна, закрепленная наособицу, выделялась блестящим мехом чернобурой лисицы. Цены такая шуба явно была немалой. Афанасий постоял немного, посмотрел, потрогал да и отошел, не выказывая интереса. Тихо спросил черта:

– А что, Владимир, заслужили мы с тобой шубу? Богатые мы теперь.

– Как не заслужить? Заслужили! – Чертяка заметно обрадовался. Похоже было, что огрехи, невидимые на старой шубе человеческому глазу, бросались в глаза обладателю острого чертячьего зрения. И Владимира расстраивали мысли, что он проявил недостаточное рвение и в защите хозяйского имущества, и в починке.

– Вот и добро, – подмигнул Афанасий. Вернулся обратно, с некоторой ленцой снова потрогал шубу и скучающим тоном осведомился о цене.

После чего больше получаса отчаянно торговался, но в конце концов вышел из лавки барином, сунув старую шубу в руки Владимира. Тот, несмотря на хозяйскую обновку, принял старую шубу так же бережно, как и прежде.

А когда отошли подальше, Афанасий остановился и обернулся:

– А что ж ты подарок мой в руках тащишь, не надеваешь? – поинтересовался он, с прищуром глядя на чертяку. Тот опешил и переспросил:

– Подарок?

– А то. – Афанасий смахнул иней с усов. – Ах да, забыл сказать. Жалую тебе шубу. За труды твои и старание. Вот тебе награда.

Чертяка выглядел настолько ошарашенным, что Афанасий даже не стал сдерживать смех.

– Давай скидывай свой тулупчик да наряжайся. И пойдем наконец потрапезничаем. Возьмем тебе каши пожирнее, с салом, а мне щей и сбитня покрепче. И калачей. Штук десять возьмем калачей. Хватит нам на двоих, а, как думаешь?

Чертяка не думал. Он, вытаращив зенки, с обалдевшим видом пялился на драгоценность в своих руках.

К утру сильно подморозило. Но Владимира это не обеспокоило, а скорее обрадовало. Он помог хозяину выбраться из извозчичьих саней, ведь в шубе из чернобурки верхом не ездят, и проводил в здание Канцелярии. И только после этого отправился на чертячье построение. Во двор зашел медленно, чтобы его обновку смог хорошенько разглядеть не только принимающий построение колдун, но и прочие, наблюдающие из окна. Так же нарочито неторопливо встал в шеренгу. И тут же ощутил волну зависти от остальных, одетых во что попало и мерзнущих на промозглом ветру с Невы чертей. Плохонькие старые тулупы были лишь у двоих. На остальных были надеты: на ком драная стеганка, на ком протертые зипунишки, а на ком и вовсе две-три старые рубахи, которые давно следовало отправить на тряпки. Казимир, у которого на полуголой груди был натянут едва сходившийся старый крестьянский армяк, даже рыкнул, когда Владимир прошел мимо. Еще вчера Владимир бы оскалился, а при прежних хозяевах не преминул бы затеять драку. Но сегодня он и ухом не повел, не удостоив Казимира даже мимолетным взглядом. И не спеша встал в строй. У окон столпились колдуны. Владимир слышал обрывки их разговоров. Все громко и горячо обсуждали, не слишком ли Афанасий Васильевич балует своего черта. А хозяин отвечал, что черт – это гордость колдуна. Хозяин говорил тихо, и Владимир не мог расслышать его слов, но знал их точно, потому что эту фразу хозяин повторил раз десять, оглядывая, как ладно сидит на черте обнова. И теперь, не выдержав, сам Владимир тихонько произнес себе под нос:

– Черт – это гордость колдуна.

Черти в шеренге, до этого порыкивающие и крутящие башками, замерли. А Владимир ощутил, как кто-то сверлит его взглядом. Он повернул голову. На него, не мигая, смотрел Иннокентий, один из счастливых обладателей тулупа. Но в его взгляде не было ни вызова, ни зависти. Казалось, черт, с которым они однажды делили одного хозяина, внимательно изучает сослуживца и запоминает каждую деталь. Миг, и Иннокентий отвернулся и вытянулся во фрунт. Владимир вздохнул с облегчением. Драться у него не было никакого настроения. Тем более в драке можно повредить обнову.

И пока колдун монотонно вещал дневную разнарядку, чертяка начал представлять, как назавтра они с хозяином поедут в Москву, а потом и в Академию. Летать туда с поручениями Владимиру прежде уже приходилось. Но оставаться на несколько дней – никогда. Интересно, как кормят чертей в Академии? Хорошо ли?

Глава 10

Анархист Дивногорский и его помощник

В коробке было темно и воняло духами Милы. Настолько сильно, что Лев Николаевич даже прижал лапу к носу, опасаясь нечаянно чихнуть. Впрочем, этот запах стал ему уже почти родным и оказался первым, что он почуял, выпав из Пустоши в напитанный силой круг колдуна. Острая приторная вонь ударила по непривычному после ледяной пустыни обонянию. А по ушам – хриплый, совсем не похожий на женский голос. За пределами круга стояли двое. На монотонно бубнящего колдуна, накладывающего заклятие, Лев Николаевич поначалу не обратил никакого внимания: сперва увлеченный жертвой – какой-то грязной дворнягой, не иначе пойманной колдуном в ближайшей подворотне, а потом – из-за