История Золушки - Макс Мах

куда приводят девочек свидания с мальчиками наедине, нежные «обнимашки» и страстные поцелуи и чем это для них, в смысле для девочек, обычно заканчивается – в анатомическом, физиологическом и моральном аспектах, – Кира узнала только в старших классах гимназии. Подруги объяснили, но и они, если честно, плохо представляли себе все детали процесса и «путались в показаниях», когда пытались описать самоощущения тех девиц, которым «посчастливилось» уже лишиться невинности. Впрочем, перед самым выпуском Кира получила возможность ознакомиться со «Справочником акушера-гинеколога» и получила исчерпывающие комментарии к нему от своей маменьки. Лекция оказалась крайне интересной, но главное познавательной, и почерпнутые тогда знания несколько позже серьезно помогли Кире, когда выяснилось, что и для Бориса Вялышева это был первый опыт плотской любви. Хороши бы они были, двое неумех, если бы попытались все это проделать, опираясь на одну лишь интуицию и половой инстинкт. А так вышло совсем неплохо, да и не залетела, что даже важнее всего прочего. И все потому, что в Качу Кира пришла отнюдь не наивной дурочкой. Все, что следует, она про половые отношения уже знала, как знала и то, почему у нее есть ее собственная замечательная «девочка», а у парней их совершенно не лишние в быту «мальчики». Знала она, разумеется, и все те правильные слова, которыми по-научному или в народе называются как сам процесс, так и участвующие в нем мужские и женские половые органы. Но вот про однополую любовь она тогда слышала только краем уха. Без подробностей. И даже такой простой вопрос, как кто, кому и куда, если речь идет о двух мальчиках или о двух девочках, попросту не приходил ей в голову.

Зато в училище курсанты быстро объяснили Кире, что там и как случается между «двумя мальчиками», как это называется и как к этому извращению должны относиться настоящие мужчины… Ну, и настоящие женщины заодно. Ей этих объяснений вполне хватило, но поскольку Киру это впрямую не касалось, вскоре она об этом и думать забыла.

А потом, зимой первого года обучения, курсантов-первокурсников пригласили на рождественский бал в Екатерининскую женскую гимназию. Кира, в принципе, знала, чего ожидать, она ведь и сама совсем недавно училась точно в таком же учебном заведении, только в Новгороде. Поэтому имела в виду, что гимназистки старших – седьмого и восьмого – классов отнюдь не являлись однородной группой. Еще хуже обстояли дела, если говорить о соответствии внешнего и внутреннего, официального и неформального.

Гимназисткам полагалось «вести себя скромно и благопристойно во всех общественных местах», но получалось это у барышень не всегда. Да и потом, что считать общественным местом? Центральная аллея городского парка – наверняка публичное место, но распространяется ли это правило на лужайку, спрятавшуюся среди разросшихся кустов сирени с краю от этой самой аллеи? По недостоверным данным на той лужайке – Кира заходила туда пару раз в ознакомительных целях – лишились девственности то ли две, то ли три ученицы восьмого, дополнительного, класса, а возможно, и одна семиклассница[50]. Однако вот, что Кира знала наверняка: там, на той скрытой от чужих глаз лужайке, гимназистки, включая и саму Киру, довольно часто целовались с гимназистами, хотя лично у нее дальше поцелуев дело не зашло. А еще знакомые девочки пили там шампанское. Кира сделала тогда один «дегустационный» глоток, но подружки-то выпили бутылку до дна.

Еще гимназистки должны были «во время встречи с начальством отдавать надлежащие им почести». Дело несложное, если уметь вовремя остановиться, но некоторые этого делать не умели. И во второй женской гимназии несколько лет подряд передавался из поколения в поколение изустный рассказ о такой вот «правильной» девице, которая наотдавалась инспектору старших классов до того, что забеременела. Инспектор, передавали, от позора застрелился, а призрак отравившейся гимназистки рыдает ночами в пустых помещениях мрачноватого краснокирпичного здания, в котором уже полстолетия квартирует вторая новгородская женская гимназия.

На самом деле, запретов было много, но соблюдались они, если иметь в виду учениц старших классов, не так чтобы очень строго. Кира и сама не без греха: переодевшись в платье старшей сестры и наложив на лицо умеренное количество маминого грима, она посещала «без сопровождения родителей» драматический театр, цирк-шапито и даже – господи, прости! – оперетту, не говоря уже о планерном спорте, которым барышням заниматься не рекомендовалось, тире, где она научилась прилично стрелять из револьвера, и езде на мотоцикле своего старшего брата, что и вовсе могло рассматриваться как вершина разврата. Впрочем, рассказывать об этом другим курсантам Кира сочла излишним. Но дело в том, что тот рождественский бал стал для нее очередным уроком в великой школе взрослой жизни.

Как и следовало ожидать, жутко робевшие перед юными девицами господа курсанты перед тем, как войти в здание гимназии, успокоили нервы глотком-другим горячительного. Кира с парнями не пила, ей-то чего робеть? Одетая, как мальчик, она все равно оставалась девушкой со всеми вытекающими из этого обстоятельства следствиями. Но, с другой стороны, одним из следствий ее принадлежности к женскому полу было то, что ей не с кем было не то что пофлиртовать, но даже станцевать вальс или мазурку. Вот они с горя и выпили втроем, с Ольгой и Клавдией, граммов триста-четыреста коньяка. Кто же знал, что их «с такой малости» развезет?

От выпитого у Киры резко поднялось настроение и разом отказали практически все тормоза. И все-таки некоторые константы остались неизменными. Она без стеснения танцевала с другими курсантами и кое с кем из школьных учителей, но оставалась при этом девушкой, даже если была в брюках, а не в платье. И в целом «не выходила из берегов». А вот безбашенная Ольга резвилась как дитя. Но дитя отнюдь не невинное, а испорченное от и до. Скавронская, у которой тоже отказали от «коньячных паров» последние тормоза, а у нее их и так, если честно, было немного, щупала гимназисток, бесстыдно залезая девушкам под юбки, целовалась с ними взасос, а потом нашла одну девицу «с наклонностями» и громко любилась с ней в дамской комнате. К счастью, скандал тогда удалось замять, поскольку физически честь гимназистки не пострадала, но Кира, видевшая действо краем глаза, заинтересовалась процессом и в следующую увольнительную позволила Ольге подбить себя на грех.

Растление Киры состоялось в шикарном номере гостиницы «Савой» под шампанское и патефон. Сначала было просто весело и немного любопытно. Потом алкоголь ударил в голову, а потом, сменив пластинку, Ольга – разумеется, по взаимному согласию – перешла к делу. И вот под оркестр Глена Миллера Кира