Дважды кажется окажется - Елена Николаевна Рыкова

будто виновато, – мне на учёт тебя поставить надо. Это ничего страшного, просто раз в три месяца навещать буду, проверять, не открываешь ли ты разломов, не свистишь ли в свистульку. Она ведь у тебя?

Марта стояла не двигаясь. Всё её ликование прошло. На учёт. Как в милиции. Что ж, чего-то подобного следовало ожидать.

– Первое время, наверное, даже чаще придётся. Мало ли что, знаешь. – Соловей достал из внутреннего кармана блокнот, раскрыл на последней странице. – На вот, распишись.

Ручку тоже протянул. Снова моросил дождь.

– А насчёт таблеточек подумай. Реально легче станет.

– Это каким, интересно, образом? – спросила Рыжая, потому что Марта молчала.

– Забудет всё… со временем. – Соловей глянул на скогсру. – Марта, поверь, так лучше. И адресок там запиши свой, пожалуйста.

– Нет уж, – Марта выводила адрес в блокноте. – Ничего забывать я не хочу.

12

– Как же неудобно, что ты не любишь вылезать из Гнезда. – Соловей рылся в шкафчиках. – Сегодня тебя реально не хватало.

– Ты сам представь, как бы это выглядело. – Столас слетел со стеклоблоков Соловью на плечо. – Я говорящая сова с кошачьей мордой, ты не забыл?

– Смешная отмазка! Никто не смотрит дальше своего носа. Ты же знаешь, люди на редкость ненаблюдательный вид. Особенно теперь, когда перестали верить в чудеса. Максимум, что могло произойти, – это какая-нибудь девочка решила бы, что ты милая игрушка.

– И упала бы в обморок.

– Да говорю тебе: не видят в упор. Они и в лужи-то смотрятся, чтобы разглядеть своё отражение, и больше ничего. К тому же ты умеешь превращаться в обычную сову, забыл?

– Не начинай. Я это ненавижу. Столько усилий на банальное притворство.

– Ради Гасиончика стараешься же.

– Не ради Гасиончика, а ради тебя, куриная башка! Который век миф о твоей смерти поддерживать приходится. И всё исключительно из-за чьей-то прихоти.

– Я построил храм, как ты просил? Построил! А дальше всё, нетушки. «Нам дворцов заманчивые своды не заменят никогда свобо-о-ды»[33]. Где же он? Я помню, был.

– Что ты ищешь, кстати? – Столас разглядывал вываленную из шкафчиков кучу: мантию, лошадиное седло, кольчугу, спортивный костюм с лампасами и мотоциклетный шлем.

– Те-ле-фон! – продекламировал Тима. – Мне в конторе выдавали. Бежевый, с красным проводом. Точь-в-точь как у Демерджи.

– Уверен? Никогда ничего подобного у нас не видел. – Столас упорхнул на стеллажи.

– Его вместе с инструкциями дают.

– И кому ты собрался звонить? – Ворокот добрался до своего насеста, где из тряпок и прочего барахла было сплетено что-то типа улья: округлое, с дыркой-входом посередине.

– Гасиончику и собрался.

– Так сходи в контору, – голос Столаса звучал гулко.

– Неохота. Атмосфера там в последнее время не ахти. И чего они все так разволновались, что телевизоры перестали видеть сны про ту сторону?

– Я же объяснял, птичья ты голова. – Ворокот тяжело пролетел сзади. – Всю ту тёмную материю, что ты и другие конфисковывали у телевизоров, ваши ушлые начальнички хранили у себя в резервуарах и использовали для собственной удачи. А теперь им – шиш. Кормушка опустела.

– Будто ты что-то понимаешь. – Соловей был по пояс внутри очередного шкафа. Оттуда летели журналы. – Ты всего лишь говорящая сова с мордой кота.

– Кстати, не отыскался ли у водяного мой подарок тебе на дэрэ? Ахвал не возвращал, случайно? Впрочем, откуда ж. Он у близнецов, верно? – Аккуратно, лапкой, Столас открыл дверцу ближайшего к кухне шкафчика, стараясь, чтобы она не скрипнула. Из перьев у него торчал красный провод, перемотанный изолентой в нескольких местах.

– Не знаю, – соврал Тима.

Зыркнув на Соловья и убедившись, что тот не смотрит, Столас клювом достал телефон из-под крыла, засунул внутрь, на полку, и прикрыл дверцу.

– В этом посмотри, – сразу же ткнул лапкой. – А вдруг.

– Смотрел уже. Я с него начал.

Дверь шкафчика поехала вправо, и оттуда упал телефон, корпус которого раскололся по шву на две части.

– У меня есть изолента. Я щаз, – Столас уже летел к своему улью.

Соловей сел на пол. Подумал и воткнул провод в розетку. В трубке загудело.

– Не надо, и так работает! – Тима уже крутил диск, придерживая второй рукой расколотый корпус. – Леночка, здравствуй! Валерия Гавриловича можно? Это Тима Соловей. Да-да, жду. Валерий Гориллыч? Добрый день! Соловей. Я нашёл последнего работающего телевизора. Нет-нет, вполне уверен… как? Подслушал разговор, она как раз рассказывала про сон. К тому же я заметил на ней остатки тээм. Да-да, это она. Женщина. Вернее, девочка. Записывайте: София Га…

Птичья лапа неуклюже наступила на бежевую клавишу сброса. Запиликали короткие гудки.

– Алло! Валерий Гориллыч! Алло! – Соловей подул в трубку.

– Ты что, совсем идиот?! – зашипел на него Столас.

13

– Так, а теперь объясни мне, что это было, – холодно сказал Соловей. – И я, так уж и быть, забуду, что ты спёр мой телефон.

– Какой ты безмозглый, диву даюсь, – Столас запрыгнул Тиме на колени. – Вообще два и два сложить не можешь? Если она – последний телевизор, что они с ней сделают, если заграбастают?

– Я тебя не понимаю.

– Они же её на куски порежут в попытках выяснить, почему другие сны не видят, а она видит и как через неё добыть тээм, чтобы наполнить свои резервуары.

– И, хочешь сказать, ты пожалел девочку?

– При чём тут это? Прежде чем сдавать её этому идиоту, стоило поразмыслить, что с ней вообще делать. Про тээм она не подозревает, с той стороны её не таскает, законы не нарушает…

– Тебе её жалко. Тебе, мудрому и равнодушному Столасу, жалко девочку, которую ты даже не знаешь.

– …к тому же это необычная девочка. Она была берёзкой. Потом стала видеть сны. А все остальные перестали. Прошло каких-то несколько недель – и Гасиончик кричит про политический переворот. Если бы ты не был такой тупой канарейкой, ты бы пригласил её в гости и хорошенько расспросил, чтобы узнать, что происходит…

– Ты пожалел её, признай, котяра.

– …а не подавал Горилле на серебряном блюдечке. С чего вдруг в тебе проснулась потребность выслужиться перед высоким начальством?

– Пожалел.

– Ну хорошо-хорошо! Она ещё ребёнок, понял? А для них она даже не живое существо – так, биологический материал.

– Ха! Я знал! Знал! На старости лет ты дрогнул! Гранитный камушек в груди размяк. Совоподобная тряпка! Кот Леопольд! «Ребя-а-а-та, давайте жить дружно». И чё? Какой план?

Столас уставился на Соловья, шевеля усами.

– Бесишь. Ручку кусну, можно?

Тима нехотя протянул ворокоту ладонь. Тот начал осторожно её покусывать, урча и прикрыв глаза. Столасу так лучше всего думалось.

– Фамилию ты договорить не успел, но они всё равно её найдут. Свяжись с её мамой.

– А может, – задумчиво сказал Соловей, – телевизоры завтра снова начнут