Дела Тайной канцелярии - Виктор Фламмер (Дашкевич)

– И ты слушался?

– Сначала да. Но потом ее как подменили. Прикрикивать на молодого княжича начала, от себя отталкивать, когда тот ласки просил. А потом и вовсе замахнулась однажды. А я увидел. К стене ее прижал да зубы оскалил. Перепугалась она страшно и снова стала милая да приветливая. Так год прожили. Не баловала тетка княжича любовью и лаской, но и не обижала больше. А под Рождество в город меня отослала, за подарками и украшениями. Я уже обратно летел, когда беду почуял. Крепко испугался княжич, я аж крик его в голове услышал: он сразу меня звать принялся. Я бросил все, и к нему. Подлетаю и вижу, что в овраге сани перевернулись, лошадь на снегу бьется и хрипит в агонии. И княжич в обломках этих лежит на спине, руки раскинув. А из горла щепка деревянная торчит, длинная, с ладонь.

Черт коснулся шеи под нижней челюстью, показывая место, и замолчал.

– Кровь? – спросил хозяин. – Ты ведь к родне княгини привязан не был: когда она умерла, не стал еще фамильяром. А кровных родственников со стороны отца у княжича не осталось.

– Да. – Владимир мотнул головой, пытаясь прогнать воспоминания, и заморгал, возвращаясь в реальность. Надо рассказать хозяину все, как бы ни было тяжело вспоминать.

– Сначала жажды не было, только-только несчастье случилось. Бросился я к юному княжичу, на руки схватил. Жив он еще был. Но тут запах крови ударил… так сильно, мне глаза пеленой заволокло, разум помутился. Сам не помню, как сожрал. А потом замелькали воспоминания: как тетка, больной сказавшись, одного княжича в сани усадила и послала бабушку, мать свою, проведать. Старушка совсем плоха стала, боялась, что до Рождества не дотянет. А потом и вся остальная жизнь княжича. Как гуляли мы с ним, в город ездили, как по отцу он плакал и боялся тетки своей, но не стал мне жаловаться, потому что негоже князю плакать и жаловаться. Вот и вышло, что я обещание дал беречь, а сам убил, из-за природы своей звериной. В ярости кинулся я по следам кучера, догнал его и сожрал на месте за то, что бросил барина и лошадь взбесившуюся и сбежал. Следы его от дороги шли, спрыгнул он с козел, когда лошадь понесла. Это я сначала так думал, а как сожрал его, так узнал, что погубить барина ему тетка повелела. Опоила меринов болиголовом и свисток кучеру дала. И денег обещала. А не исполнит, так сына его единственного в солдаты отдать грозилась. Кучер, как отъехали подальше, что есть силы свистнул и кнутом хлестнул. Разгоряченная болиголовом пара понесла. Кучер спрыгнул, и в бега. Понял, что после такого дела живым ему не остаться. От ярости у меня рассудок совсем помутился. Вернулся я в поместье, злыдню эту порешил, даже жрать не стал, голову оторвал и в угол кинул. Но ярость не утихала, и я начал рвать и крушить все вокруг. Остановился, когда от дома руины одни остались. И тогда только получшало. Пусто стало, и свет померк. И я сел и стал ждать, когда прибудут меня казнить. Но меня забрали, долго держали в Приказе, а потом к колдуну привязали. Вот так я служить и начал.

– Вот оно как… – хозяин покачал головой, – а чего же не сказал никому, как дело было?

Владимир посмотрел на него удивленно:

– Да кто меня спрашивать-то будет? Ну взбесился черт от крови, такое бывает.

– И то верно. Чего черта спрашивать, зверь он и есть зверь, – пробормотал колдун и вздохнул. А потом снова спросил: – Так, значит, вредничал ты и над колдунами глумился, потому что не тянули они до князя твоего? Оно и понятно, сначала ты самому императору служил, потом цельному князю. Недостойны они тебя были, выходит?

– Нет. – Владимир глянул исподлобья, но всего лишь на миг. Опустил глаза и проговорил, глядя на свои пальцы: – Не меня. Службы своей недостойны. Государева это служба, самая важная! А они… поголовно взятки берут. На деньги казенные в карты играют! Да и колдуны ли это? Яков Зуев чертей с детства боится, как привел меня домой, так первым делом кричать затеял и пороть меня принялся. Потому что силы в его приказе никакой. Ему бы на почте бесят рассылать, а не…

– Ну-ка тихо, – прикрикнул Афанасий, – о колдуне государевом говоришь, не о свинопасе каком!

– Простите, ваше благородие! – Владимир склонился к самому полу. – И в мыслях не было государеву службу оскорблять!

– То-то же, – хозяин откинулся в кресле, – про взяточников и казнокрадов согласен я с тобой. Но с Божьей помощью выкорчуем это зло. Начальник наш новый вроде хоть и позер, но человек не гнилой. Глядишь, и поладим. А что колдуны слабые… так ты мое жалованье видел, когда я простым колдуном был? Слезы, а не жалованье. Какой графский сын или просто сильный колдун на такую службу пойдет, сам своими чертячьими мозгами-то пораскинь. Вот и служат те, кому только через Канцелярию карьеру и сделать. В армии-то почаще убивают, хе-хе. Яков, хоть и ума небольшого и силы невеликой, но усердный. И служит по чести и совести. Сам же видишь. Так что не смей зазнаваться, понял?

– Понял. – Владимир поднял голову. Она уже потяжелела, и сонная дрема после сытного обеда начала наваливаться так сильно, что захотелось улечься и заснуть прямо тут, возле ножек стола. Хозяин это заметил.

– Ну и отлично. Давай, чертяка, на боковую. А как проснешься – расскажешь мне подробно, что у вас там с Куракиным произошло, а главное, что ты узнал: за что тебя на самом деле порешить хотели.

В этот раз в графский дом Афанасий зашел с парадного входа, и приняли его как дорогого гостя. Сам фамильяр Порфирий забрал шубу, сильно пострадавшую во время драки, но тщательно вычищенную и заштопанную Владимиром: следов разбоя, почитай, и не осталось совсем. А потом с превеликим почтением проводил Афанасия и Владимира прямо в кабинет его сиятельства.

– Садись, голубчик, садись. – Граф даже привстал со своего кресла в любезном жесте и, дождавшись, когда гость усядется на мягкий, украшенный родовыми гербами стул, махнул рукой и велел Порфирию:

– А ты вон пошел. Глаза мои тебя бы не видели.

Порфирий исчез, зато на его месте, к большому удивлению Афанасия, появилась давешняя пленная чертовка. Одета она была горничной, а в руках держала позолоченный поднос, на котором стоял кофейный прибор с чашечками, такими малюсенькими, что просто стыд. Запах кофе наполнил кабинет. Чертовка бесшумно расставила приборы, налила кофе и исчезла, как и не было. Афанасий в ожидании объяснений посмотрел на начальника. А тот неожиданно добродушно подмигнул.

– Видал? Даже черта твоего едва не уморили. Кто бы стал церемониться со злодейкой?