"Та самая Аннушка". Часть вторая: "Это ничего не значит" - Павел Сергеевич Иевлев

Андираос, — кивнула она ему без всякой приязни.

— Потому и жив до сих пор. Кстати, это сын мой, Артур.

— Ого, вырос-то как! Вижу, лечение помогло?

— Да, он здоров физически и адекватен ментально. Сынок, если не трудно, убери эту падаль.

Высокий, крепкий и весьма похожий на отца мужчина кивнул, подошёл к лежащему, бесцеремонно ухватил его за шиворот и поволок во двор.

— Пива, Геннадиос! — крикнула Аннушка бармену.

— Вижу, вы старые знакомые, — осторожно прокомментировал я.

— Он хороводился с моей лучшей подругой, — фыркнула она, — давно дело было.

— Мы были просто союзниками. Недолго, — поморщился Андрей.

— Пока ты её не кинул?

— Это её точка зрения.

— Да плевать, она сама могла о себе позаботиться. И времени прошло немало. Что тебя сюда-то занесло?

— Искал одну штуку.

— Разумеется, как всегда. Нашёл? — Аннушка приняла от бармена пиво, поблагодарила и присосалась к кружке.

— Нашёл, в итоге. Хотя её чуть не перехватил твой друг. Очень… находчивый молодой человек. И отважный.

— Лёха-то? Да, он такой. Хоп, а это у тебя откуда? — она показала на деревянных куколок, которые так и лежат на столе.

— Выиграл в «Хранителей». Надеюсь, ты знаешь, для чего они нужны…

— И кто же делает такие интересные ставки? — сказала Аннушка очень странным голосом.

— Да вот та… Где же она… А, вон, к выходу идёт, — я показал девушке на торопливо пробирающуюся к выходу цыганку.

— А ну, стой, сука! — завопила Аннушка, вскакивая со стула. — Стой! Где они?

Женщина ломанулась на улицу, но девушка её настигла.

— Где они? — Аннушка приставила ей ко лбу ствол и левой рукой подняла на лоб очки. — Где?

— Ты… Ты… Та самая… — забормотала побледневшая цыганка. — Я не знала, это случайность, я бы никогда…

— Веди, — она толкнула тётку к двери. — И только попробуй…

— Утилизовал падаль, отец, — сказал вошедший с темноты Артур, убирая в кобуру пистолет. — Ещё что-нибудь?

— Пойдём, посмотрим, — сказал ему Андрей. — Мне стало интересно.

Во дворе, оказывается, расположился небольшой минитабор — четыре ушатанных, раскрашенных в дикие цвета ПАЗика и престранный ублюдок, древний «шестисотый» Мерседес образца 90-х, чёрный и глянцевый, водружённый на раму от какого-то внедорожника. Выглядит пафосно и смешно разом. Возле него низенький полный мужичок с золотыми зубами, который кинулся было нам навстречу, но, разглядев всю процессию, так же резво слинял за машину. Вокруг забегали женщины в цветастых юбках, разновозрастные чумазые дети, мужчины в ярких рубахах, поднялся гомон, крик и визг, но Аннушка не обращает на них никакого внимания, толкая толстую цыганку в спину стволом.

— Я купила их с остальными! — оправдывается та. — Я понятия не имела!

— Купила, значит, — девушка больно ткнула ей стволом в поясницу, цыганка аж подпрыгнула, — это, значит, нормально теперь?

— Да все покупают! Прекрати, мэ тут манга́в, времена изменились!

— Македонца на вас, сука, нету… Ну да ничего, сами справимся… Где они?

— Да вот же, вот!

Из автобуса вытолкнули трёх детей, лет от силы десяти. Глаза у них завязаны грязными тряпками, они растерянно крутят головами. Аннушка нетерпеливо махнула пистолетом, подбежавшая молодая цыганка торопливо развязала узлы, и на нас уставились три пары пылающих пронзительной синевой глаз.

Глава 22

Четыре пары синих глаз

Дети оказались самые обычные — напуганные, растерянные, чумазые, растрёпанные, совершенно не понимающие, что с ними и где они. Две девочки. Один мальчик. На все обращённые к ним вопросы мотают головами, говорить не то чтобы не хотят, просто не знают ответов. Голодные — мы заказали им картошки с мясом, лопают, урча. Геннадиос отказался взять деньги, сказал, что накормить детей уж как-нибудь может себе позволить. Обещал, что этому табору обслуживание в его баре будет закрыто.

— А толку? — сказала мрачно Аннушка. — Теперь каждый второй, как выясняется, не брезгует работорговлей по мелочи. Бизнес у караванщиков ни к чёрту, а на людей внезапно появился спрос. Где спрос, там и предложение.

— И в чём прикол синеглазых?

— Цыганская сука купила детей для перепродажи, — Аннушку аж трясёт от ярости. — Если не врёт, глаза проверять просто в голову не пришло. Партия детей в три десятка голов, и такой сюрприз. Остальных продала, а этих не рискнула — за корректоров и спросить могут. Вот и поставила на кон, потому что проиграть не жалко.

— А почему остальные приняли ставку?

— Да вон, у Андираоса спроси, — она обернулась к сидящему за соседним столом блондину. — Эй, ты же знал, что это за ставка была?

— Конечно, — кивнул тот, — за остальных игроков не поручусь. Всё-таки большая редкость. Но они знают меня и положились на мою оценку.

Не нравится он мне. Скользкий какой-то тип.

— И что бы ты делал с тремя юными корректорами, если бы выиграл?

— Отвёз бы в Центр, вернул в Школу.

— Вот так, задаром?

— Почему задаром? Это была бы услуга Конгрегации. У меня появился бы повод как-нибудь попросить об услуге их, а это дорогого стоит, сама знаешь.

— Вот и прогадал бы. Потому что это не корректоры. Не знаю, у кого их отбили рейдеры, но в Школе эти детишки никогда не были. Конгрегатские мозготрахи до них не добрались.

— Что же, — пожал плечами он, — значит, я ошибся в оценке лота. Они гораздо дороже, чем я мог предположить. И гораздо, гораздо опаснее. Не надо на меня так свирепо смотреть, Аннушка! Я и пальцем не притронусь к такому токсичному активу. Сказал бы: «И тебе не советую», но ты знаешь, что мне плевать. Делай с ними что хочешь. Приятно было повидаться, а теперь нам пора.

Блондин встал, достал из портфеля чёрный тонкий планшет, кивнул сыну, и они направились к выгородке в центре, где Донка показывала мне репер. Зашли туда, и через секунду мне как будто потянули селезёнку за ниточку — странное такое сосущее ощущение. Впрочем, оно почти сразу прошло.

— Божечки, — сказала старая глойти, — не думала, что он из этих.

—