Связанные - Олли Ярвинен

благородных домов королевства, сосредоточили в своих руках поистине невероятную власть и могущество. Их отношения с более молодыми семействами, получившими земли и титулы в знак особого доверия были непростыми: от благожелательного нейтралитета в одних случаях, до чванливого пренебрежения в других. Будучи уроженцем далёкого и почти необжитого баронства Хельдер, до которого, по большому счёту никому не было дела, Мартон никогда не задумывался, насколько ревностно вельменно — старшая знать — будут защищать своё положение и насколько далеко они готовы для этого зайти. Теперь ему стало понятно, что Эйдон обхаживал неизвестную аристократку с таким вниманием не из раболепия перед титулом, а исходя из разумной осторожности. Но неужели звание не давало ему капитану никаких привилегий?

Мартон нерешительно выложил перед Эйдоном свой последний аргумент, но тот только махнул рукой:

— Значит, кто-то мог бы рассчитывать на повышение. Поверь, Мартон, я достаточно пожил на свете и неплохо понимаю, о чём говорю. — капитан пригладил и без того идеально лежащие усы и добавил с кислой усмешкой: — Разумеется, отношение Диеро к младшей знати хорошо известно. Но только не обманывайся и не думай, что Шенье или Римальди другие. Даже Валли в таком случае потребовали бы компенсации, а не получив её — взяли бы дело в свои руки. Со всеми вытекающими из шеи последствиями.

Юноша окончательно сник. Никогда прежде его жизнь не казалось ему настолько мелкой и незначительной. Он рассеяно покивал, и когда снова заговорил, в его голосе не осталось и следа от былой самоуверенности:

— Что делать-то будем?

— Думать. — Эйдон подался вперёд и подтянул к себе деревянную миску с мясом. Выбрав приглянувшийся ему кусок, он вдруг ободряюще улыбнулся: — Иной раз для того, чтобы чего-то добиться, нужно ничего не делать. Так что позволь колесу провернуться, тогда посмотрим, что будет.

В ответ Мартон только кивнул и неопределённо пожал плечами: меньше всего на свете ему хотелось сидеть на месте и ждать у моря погоды. После недолгих колебаний юноша решительно отложил свою порцию в сторону и извлёк из сумки небольшую шкатулку, украшенную незамысловатой резьбой, которую он сам на неё и нанёс. Щёлкнул едва заметный запор; крышка отскочила в сторону. Наружу показался пузырёк с оружейным маслом, пару пушистых кисточек, небольшой шлифовальный камень, коробочка с мягким абразивом и, наконец, пара мотков ткани. Закончив с приготовлениями, Мартон потянул оружие из ножен.

Он никогда не любил нудной и кропотливой работы, но уход за оружием был одним из редких исключений из этого правила. Монотонные движения, накрепко заученный ритуал — пожалуй, Мартону было бы сложно найти лучший способ отвлечься. Кроме того, в их с Эйдоном положении, в этом был и другой, совершенно особенный смысл: только так можно было хотя бы ненадолго сбежать из-под неусыпного надзора раха.

Мартон его ненавидел. Проклятый призрак, до сих пор нахально притворяющийся светловолосой аристократкой, не спускал с него взгляда ни днём, ни ночью. Стоило встать, лечь, потянуться, вытащить из сумки что-нибудь съестное или, как сейчас, занять оружием — и в тот же миг в Мартона намертво впивалась пара ледяных немигающих глаз. Иногда совсем человеческих, настолько зелёных, что можно было бы подумать, что в глазницы вставлено по кусочку берилла, но чаще — совершенно чёрных, словно бы до краёв наполненных клубящейся темнотой.

Против своей воли Мартон украдкой скосил взгляд в сторону соседнего костра. Девушка немного успокоилась и теперь лишь изредка шмыгала носом; призрак сидел рядом и неторопливо поглаживал свою хозяйку по голове. Впрочем, изменять своим привычкам и оставлять Мартона без наблюдения, рах тоже не собирался: словно почувствовав на себе чужой взгляд, призрак обернулся — шея его, при этом, выкрутилась под самым невероятным углом.

Мартон закрыл глаза и глубоко задышал, чтобы сдержать удушающую волну ненависти. Это было выше его сил. Ему хотелось кричать — нет, орать; разрубить ненавистный ему призрак на куски, голыми руками разорвать мерзкую тварь на части. И только полное, почти флегматичное спокойствие капитана, напоминающее юноше о долге и дисциплине, удерживало его от безрассудных действий.

— Его Величество с отрядом, должно быть, уже выдвинулся к Формо, — задумчивый баритон Эйдона привёл Мартона в чувство.

— Возможно, — тот раздражённо повёл плечом. Голос чуть дрожал от напряжения. — И что?

— А то, что наша магичка — нужно было всё-таки узнать её имя — едва ли захочет здесь оставаться. Куда, по-твоему, она направится?

Молодой гвардеец оторвался от работы и задумчиво покрутил в руках тряпицу с абразивом. Он сразу понял, к чему клонит капитан: почему бы не сопроводить девушку не к Сальвийскому холму, куда она наотрез отказывается идти, а совсем в другую сторону, к Формо, где она как бы случайно столкнётся с Его Величеством? Он и сам уже думал об этом, но план, на первый взгляд такой простой и очевидный, всякий раз разбивался о многочисленные «если». Если Его Величество король Герран действительно оставил Сальвийский холм и отправился именно в Формо — а никаких гарантий это у них не было и быть не могло. Если они доберутся до посёлка раньше или одновременно с Его Величеством, что само по себе было невозможно — как пешим угнаться за конными? И, наконец, самое главное: если рах вообще позволит им заговорить со своей хозяйкой — всё это время призрак жёстко пресекал любые попытки к ней приблизиться.

И всё же лучшего плана у Мартона не было.

— Так, может, поговоришь с ними? Ты вроде понравился её светлости.

В ответ на это замечание Эйдон лишь криво усмехнулся. Это было правдой: в тех редких случаях, когда раху было от них что-то нужно, призрак действительно обращался к нему. Чем была вызвана такая симпатия, Эйдон не знал, но к исходу первого дня им даже удалось наладить своего рода взаимовыгодный обмен. Сначала рах довольно бесцеремонно потребовал половину их рациона и, получив желаемое, надолго потерял к гвардейцам всякий интерес; но стоило ему заметить, что они с Мартоном экономят воду, как призрак сразу же указал на неприметный ручей всего в двадцати шагах от лагеря.

Отношение же к Мартону можно было описать не иначе как «холодное презрение»: по большей части призрак демонстративно его игнорировал — хоть и постоянно держал под надзором. На этот счёт у капитана было только одно, пусть и довольно сомнительное объяснение: рах делал это исключительно ради того, чтобы позлить Мартона и вывести того из себя. Но вот зачем ему это понадобилось, на это у Эйдона ответа не было.

Впрочем, он не заставил себя ждать.

— Эй ты, светлость! — Мартон