Хайо, адотворец - Мина Икемото Гош

– Нацуами, я на десять минут уведу Мансаку, расскажу ему то, чего не могу говорить при тебе.

– Конечно, – отозвался он, нарезая батат. – Спасибо, что предупреждаете, когда собираетесь посекретничать.

– Пой, чтобы нас не слышать, – велел Мансаку, и Нацуами поклонился.

Хайо увела брата в их комнату над кухней. Когда Нацуами послушно завел новую длинную песню, Хайо спросила:

– Почему ты принял его за демона?

– Его так чувствует Кириюки. Он похож на нее, только хуже. Он крупнее и зубастее. – Они оба вздрогнули, понимая, что под «ней» подразумевается демоница. – Ты глянула пламя его жизни?

– Нет.

– У демоницы такое же. Ты бы ее пламя тоже не увидела. И на огонь Нацу-сан не смотри, а то кровь из глаз пойдет.

– Принято к сведению.

– Он рассказал, что ты договорилась с Волноходцем присматривать за ним, пока наш Огнеглаз в отключке. Это так?

Под старинные любовные напевы в стиле Тайва, звучащие где-то у них под ногами, Хайо вкратце поведала обо всем, что случилось после возложенного на Мансаку проклятия: начиная с визита Хатамото и заканчивая письмом, которое показал ей Нацуами.

К концу рассказа Мансаку уже стоял со сложенными на груди руками и прищуривался:

– Неужели Волноходец за просто так рассказал тебе про сожженную коллекцию рефлексографий Коусиро?!

– Как ни странно. – Хайо тоже одолевали сомнения. – А ведь мог потребовать у меня что-то взамен.

– Либо мы с тобой просто подозрительные засранцы, а бесплатного сыра в мире больше, чем нам кажется.

Они синхронно покачали головой:

– Да не-е-е…

– По словам Волноходца получается, что везение Коусиро по случайному совпадению полетело в тартарары почти сразу после того, как обнаружилась его коллекция рефлексографий. – Мансаку поскреб голову. – Он сообщает что-то подозрительное или…

– Мансаку, я думаю, Волноходец сам проклинает Коусиро, – сказала Хайо, внезапно сложив в голове все кусочки воедино. – И самое странное – мне действительно показалось, что он пытался себя разоблачить. Пытался сказать, что это его рук дело, – окольными путями, насколько это возможно. Он проклял Дзуна. Он проклинает Коусиро. И он хочет, чтобы я знала.

У Мансаку отвисла челюсть.

– Но зачем?!

– Без понятия! – Хайо всплеснула руками.

Мансаку встряхнулся и расправил плечи:

– Ладно, давай после обеда продолжим. Адотворение на голодный желудок не идет, и уж это-то Нацуами можно слышать. Согласна?

Хайо кивнула. Потом встрепенулась:

– Обед?!

– Вообще-то уже почти полдень. Как же так, Хайо. По идее, раз ты так хорошо умеешь видеть чужое пламя жизни, то должна бы следить и за собственным внутренним хронометром, отсчитывающим, сколько тебе осталось…

В ответ Хайо пихнула его так, что он чуть не полетел с лестницы.

За окном виднелся театр Син-Кагурадза; на стену как раз вешали новый баннер – полноцветную рефлексографию Китидзуру Кикугавы: Коусиро с подведенными красным гримом глазами в окружении цветов глицинии, а поперек – размашистая дата его последнего представления.

Внизу, на ступенях театра, стояли информационные знаки от Онмёрё. На них крупными буквами значилось:

ОПАСНО!

ЗОНА СНИЖЕННОЙ УДАЧИ И ПОВЫШЕННОГО РИСКА НЕВЕЗЕНИЯ.

БУДЬТЕ ВНИМАТЕЛЬНЫ.

ВЕРОЯТНОСТЬ СЕРЬЕЗНЫХ НЕПРИЯТНОСТЕЙ ЗА ЭТОЙ ЛИНИЕЙ ОСТАЕТСЯ НЕВЫСОКОЙ.

Их обед на троих состоял из парового риса, мисо-супа на ирико-даси, щедро приправленного зеленым луком и мизуной, тушеного батата с винно-соевой подливкой, маринованного редиса и остатков анчоусов с перцем сансё и соевым соусом.

Едва они приступили к еде, как Мансаку объявил:

– Кстати, Нацу-сан, у Хайо есть важное сообщение, и мы должны обсудить его прямо сейчас.

Нацуами поднял голову:

– Да?

– Я думаю, Дзуна-сан убил Волноходец. – Хайо решила не тянуть время. – И он сам пытался в этом признаться, когда допрашивал меня. Но не смог, потому что на нем лежит заклятие молчания. А теперь он взялся за Коусиро.

Нацуами уронил палочки:

– Дзуна убил Волноходец?!

– Именно это Дзун-сан пытался сказать нам на площади. Он назвал Токифуйю обманщиком и интриганом потому, что тот разговаривал с Волноходцем. Он увидел их вместе и потому ушел из храма Токифуйю. – Хайо вполне могла кожей ощутить чувство подлого предательства и страх при виде проклятолога и автора проклятия, которые стоят в сторонке и о чем-то перешептываются вдали от чужих глаз. – Призрак Дзуна-сан пытался изобличить Волноходца, насколько ему позволяло заклятие молчания.

Нацуами в ужасе распахнул глаза:

– Токифуйю ни за что бы…

– Я не обвиняю Токифуйю, – сказала Хайо. Его возмущение и шок там, на площади, были крайне убедительны.

– Хорошо, – твердо ответил Нацуами. – Но Волноходец – Бог Столпов и старший проклятолог Онмёрё! Он же все знает о правилах проклятия!

Мансаку рассмеялся:

– Значит, по-твоему, это не Волноходец только потому, что он не оставил записки?

– Он бы не стал так проклинать Дзуна. – Нацуами перевел взгляд с Хайо на Мансаку, потом обратно, будто умоляя их признаться в том, что они шутят. Но они молчали, и он опустил глаза. – Волноходцу совершенно не обязательно убивать человека тайно. При наличии Веской Причины это можно сделать открыто.

– Значит, у него не было Веской Причины, и он это знал.

Зернышко за зернышком Хайо доела рис.

– Дзун-сан должен был знать, кто его проклял, – скрепя сердце заметил Нацуами. – Про́клятый всегда интуитивно понимает, кто наложил проклятие. И при встрече узнал бы его.

– Именно. Тем вечером в храме Токифуйю Дзун-сан увидел их с Волноходцем, который его и проклял. Он слышал, как они обсуждают коллекцию рефлексографий Коусиро, и, полагаю, тогда-то до него и дошло. Нацуами, ты помнишь, что он тебе написал? Теперь я все понимаю. Он думал, что разобрался, почему кому-то нужна их смерть. Разгадка была в беседе двух богов о коллекции Коусиро. – Хайо положила палочки на миску. – И поскольку Дзун-сан больше не мог доверять Токифуйю, он покинул храм и отправился спасать Коусиро самостоятельно, понимая, что проклятие догонит его и убьет.

– Я готов поверить в то, что Волноходец убил Дзуна, но разве у Коусиро тот же случай? Боги говорят, что он невезуч от природы, – заметил Мансаку.

– Так говорит Волноходец, – ответила Хайо, вспоминая письмо от Коусиро, которое они обнаружили в первую ночь. – Наверняка Коусиро будет доверять мнению своего бога-покровителя.

– Его мнению все будут доверять. – Нацуами совсем скис. – Он Бог Столпов, остальные боги его слушаются.

– Значит, ты думаешь, что Дзун был прав, полагая рефлексографии мотивом для проклятия? И что именно из-за какого-то снимка их с Коусиро прокляли? – удивился Мансаку. – Я думал, задачей Сжигателя было выяснить ПОЧЕМУ. В том смысле, что Дзун не знал причин. Но если Дзун подслушал разговор и решил, что «вот оно», значит, у него были кое-какие соображения.

– Я уверен, он просто сопоставил факты. – Нацуами слегка улыбнулся. – Это же Дзун. Разгадать загадку собственного убийства? Ну как тут устоять.

– Мотив Дзун понял правильно, – проговорила Хайо вслух то, что так долго обдумывала, будто пробуя правду на вкус. – Я думаю, что именно на это Волноходец пытался мне намекнуть, когда рассказывал о связи коллекции Коусиро и его невезения. Дзун и так много всего выяснил, а тот подслушанный разговор с Токифуйю все окончательно подтвердил.

– Я одного не понимаю, Хайо: почему Волноходец вообще стал на что-то «намекать»? – Нацуами нахмурился. – Почему бы ему просто не признать свою вину? Я не пытаюсь принизить ни тебя, ни твои таланты, но ведь в его распоряжении все офицеры Онмёрё.

Адотворческая эн дернулась, но без конкретного направления. Хайо покачала головой:

– Не знаю.

– И Волноходец действительно позволил нам расследовать проклятие Дзуна в адотворческих целях?

Хайо кивнула:

– Ну да.

– Загадка.

Они помолчали. Несколько минут слышалось только сосредоточенное жевание, но переполненная мыслями тишина казалась громче любой болтовни.

Первым не выдержал Мансаку:

– Но ведь призрак Дзуна там, на площади, не произносил имени Волноходца? Как мы можем доказать, что именно он убил Дзуна и сейчас мучает Коусиро? И можем ли вообще?

– Не можем, – одновременно ответили Хайо и Нацуами.

А Нацуами