"Та самая Аннушка". Часть вторая: "Это ничего не значит" - Павел Сергеевич Иевлев

этом. В общем, тут решили попробовать предотвратить коллапс, сделав так, что люди раздумали воевать.

— А так бывает? Как по мне, они скорее расхотят жрать и трахаться, чем истреблять друг друга.

— Нет, не бывает, но корректоры расстарались. Как именно это было сделано, без понятия, хотя подозреваю, что использовали кайлитов… Впрочем, неважно. Аборигенам в некотором смысле слегка промыли мозги. Проснулись они однажды утром — а воевать не хочется. Вчера ещё сапоги начищали и точили штыки, а тут смотрят друг на друга и вообще не вдупляют — а нафига это всё? С какого хрена? Ради чего? Да пофиг же, на самом деле!

— Круто, — оценил я. — Нашим бы такую клизму в мозг.

— Не спеши, не так красиво в итоге. Оказалось, что война в башке не отдельно лежит, а связана с кучей разного. И расхотев воевать, они расхотели вообще всё — работать, учиться, размножаться… Паралич мотиваций. Мне потом один умник объяснял, что дело в конкурентных механизмах. Война, мол, — вершина внутривидовой конкуренции, и единственный способ от неё избавиться — выпилить всю конкуренцию целиком. Но без неё местным стало вообще всё глубочайше пофиг. Потому что человек не начинает напрягаться ради просто пожрать, одеться и потрахаться. Ему надо пожрать вкуснее, чем другие, одеться круче, чем другие, и бабу, чтоб остальные завидовали. Быть лучше других хоть в чём-нибудь. А когда это выключили, получился целый мир отмороженных пофигистов. Так, кое-как шевелились, чтобы с голоду не сдохнуть, не больше.

— Но ведь не сдохли? — спросил я.

— Нет, вроде бы. Когда я тут в последний раз была, тут даже что-то вроде бизнеса наблюдалось.

— Бизнес без конкуренции? — усомнился я.

— Ну… Такой, на полшишечки. Просто люди делали всякие штуки для других людей. Не ради карьеры, не ради денег, а просто по приколу.

— Звучит сомнительно.

— Сам увидишь. Как раз подъезжаем.

Машина сбросила скорость, и мы плавно подкатились к придорожной заправке, совмещённой с кафе, минимаркетом и мотелем. На парковке пусто, но окна светятся. Мы запарковались у самых дверей и вышли.

Внутри несколько столиков, у которых надо стоять, а не сидеть. Стойки с небольшим ассортиментом дорожных товаров, витрина со снеками, кофейный аппарат. И пожилой мужчина, читающий газету.

— Привет, — сказал он, посмотрев на нас поверх очков, и вернулся к чтению.

— Кофе сварите? — спросила Аннушка.

— Если хотите.

— Хотим.

— Тогда сварю. Эй, ты, тебя я помню. Выпить нет, даже не спрашивай, — обратился он к Донке. — А караван твой часа три как проехал, если тебе интересно.

— И как они? — спросила Аннушка.

— Спешили, вроде. Так-то мне пофиг. Кофе попили, в сортир сходили и дальше поехали. Сортир там, если что, — показал он рукой.

Я благодарно кивнул и заковылял на костылях в нужную строну. Чёрт его знает, сколько ещё ехать придётся. Когда вернулся, меня ждала кружка кофе.

— Откуда у вас кофе берётся? — спросил я.

— Привозят, — равнодушно пожал плечами мужчина. — И наши, местные, и ваши, путешественники.

— И чем вы за него расплачиваетесь?

— Да когда чем. Иногда так отсыпают, иногда поменяюсь на что-то, да и деньги более-менее ходят. Я ж понимаю, почему вы спрашиваете, всем интересно, как мы тут живём, если нам всё пофиг.

— И как?

— Да фиг его знает. Как-то. Я, вот, кафе держу и заправку. Мне нравится. Сижу один — хорошо, тихо. Потом приедут люди — тоже ничего, торговля. Снова уедут — опять хорошо, тихо. Кто-то заночует, кто-то что-то расскажет, кто-то что-то привезёт, кто-то что-то купит. Так-то мне пофиг, но всё жизнь. В газете, вон, пишут, что у молодых уже пофигизм не тот, снова какие-то амбиции зашевелились. Не сидится им спокойно. Но до меня не добрались пока, да и мало их. Рождаемость, пишут, вообще никакая. Да я и понимаю — хлопот столько, а зачем?

— Так вымрете же, — удивился я.

— Да и пофиг. Сам-то я по-любому однажды помру, а до остальных мне и дела нет. Заедет кто-нибудь — кофе ему сварю. Не заедет — так посижу, в тишине. Разве плохо?

— Не скучно?

— А как это, «скучно»?

— Оставь его, солдат, — сказала мне Аннушка. Он так уже лет тридцать, поди, сидит. Я его совсем молодым помню. Было бы скучно, давно бы свалил, его же тут ничего не держит.

— Девица правильно говорит, — подтвердил владелец кафешки, — мы делаем то, что хотим. А чего не хотим — не делаем. Все удивляются, а я уже и не помню, как до того дело было. Делаем, может, и мало, но вроде как хватает. А чего не хватает — да и хрен с ним. Пофиг. Ещё кофе?

— Спасибо, хватит, — ответила Аннушка.

— Платить будете?

— А что, можно не платить? — поинтересовался я.

— Да пофиг, — равнодушно ответил тот. — Кто-то платит много, кто-то мало, кто-то не платит совсем. Люди разные.

— Я заплачу, — сказала Аннушка и что-то кинула ему на стойку.

Я не успел разглядеть, что именно, — владелец заведения не глядя смахнул оплату в ящик стола. Когда пошли к выходу, он снова устроился на стуле с газетой, даже счастливого пути не пожелал.

Пофиг ему на наш путь.

— Зато не воюют, — сказала Аннушка, когда машина тронулась. — Ты бы хотел видеть свой мир таким, солдат?

— Я бы не стал судить по одной придорожной заправке. Кто-то же привозит ему бензин и жратву, вывозит мусор, обслуживает водопровод и канализацию, откуда-то подаётся электричество. Думаю, всё не так просто, как нам кажется.

— Да, мы, путешественники, чаще всего бросаем только беглый взгляд, — признала она. — Жизни не хватит, чтобы узнать даже один срез.

— Но эти же, как ты их назвала… корректоры, — они же изучают? Кто они, кстати?

— Ну-у-у… Так в двух словах и не скажешь. Слегка похоже на смесь детдома, дурдома и рыцарского ордена.

— Звучит загадочно.

— Она и сама оттуда, — захихикала Донка. — Просто не любит вспоминать.

— Дело давнее, — отмахнулась Аннушка.

— Не хочешь рассказать?

— Не хочу. Не сейчас. Может быть, однажды. Или нет. Я такая