Каурай. От заката до рассвета. Часть 2 - Александр Артемов

скрюченных, горбатых созданий рождалось в темноте — в притворе и средней части храма, со стен и с потолка свисали едва ли не три сотни клыкастой чертовщины. Они облизывались и во все глаза глядели на дрожащий гроб за спиной одноглазого.

Сначала они похрустят его косточками. А потом насладятся Боженой.

Интересно… — присвистнул Каурай. И откуда в самом сердце густонаселенного городища взяться такому воинству? Видать порядочно нагрешили валашцы, что привлекли так много порождений Ямы. А то и в былые времена на Пограничье творились дела настолько мерзкие, что сам Сеншес снял бы шляпу.

Отбросив эти мысли, Каурай захлопнул крышку гроба и, попросив прощения у усопшей, вскочил сверху. Раскатисто ударило по ушам — полыхнувший огонь мигом раскидал с десяток чудовищ, стоило им только ступить на магический круг. Следом за поднявшимся эхом толпа дрогнула, взревела и оскалилась, но не оставила попыток добраться до глотки одноглазого. От всей этой свистопляски Каурай поежился, устроился поудобней и стал ждать. Он умел ждать. Ночь предстояла долгой.

Круг взорвался искрами и диким воем, следом заблестела сабля и черная кровь зашипела на гранях магического круга. Плотное кольцо сжалось: орава шипела, рычала и тянула щупальца, огонь ревел, а Каурай обливался потом, рубил, сек и колол, уворачиваясь от железных когтей, которым удалось прорваться через испепеляющее пламя.

Остро воняло горелым гнильем, в ушах звенело от жутких визгов, с которыми чудища отбрасывало прочь от круга, но все больше их кидалось самоубийственным валом — десятки их, а потом и сотни отлетали горящими, визжащими и порубленными кусками мяса.

Скоро волна исчадий тьмы отхлынула и, обиженно рыча и сверля упрямого человечка своими бледными, синими глазищами, принялась расхаживать вокруг барьера в поисках бреши. Напрасно. Их жуткий вой слился с подземным колокольным звоном, заставляя полы вибрировать, а потрескавшиеся стены гудеть и дрожать от ужаса. Добраться, догрызться, убить, разорвать!

Да, им обещали, — было написано ни их физиономиях. Но на их пути встал всего один человек. Да, их обманули.

Они кружили адским хороводом вокруг недосягаемого гроба и в один момент с разочарованным ревом кинулись на него снова, и вновь первую волну разметало как россыпь сухих листьев. Вторая волна бросилась в пламя следом и уже парочка упырей прорвалась за черту — там их встретила сабля и штыки Каурая. Ни один не дотянулся до гроба.

Стоило орде снова отхлынуть зализывать раны, как одноглазый нащупал баночку с остатками Эсселума и под яростный рык опустился на пол, стараясь не соваться слишком близко к краю. Закольцевав еще один круг, он поднялся и вскинул дымящуюся, почерневшую саблю, чтобы встретить очередной вал. Мгновение ему представилось, что они отмахнутся от барьера как от назойливой мухи и порвут его на части. Но колдовство Хель держало крепко — к нему прорывался каждый пятый, остальных россыпью углей развеяло по мордам собратьев.

Давно с ним не было такого чистого Эсселума. Сунься он сюда с составом, который готовил лично, тянуться бы его кишочкам прямиком до врат алтаря. Едва ли здесь сдюжил бы и Куроук, будь он неладен.

Он горячо поблагодарит Хель после. Если выживет.

Каурай обезглавил очередного горбуна, пинком отправил его жариться в пекло и тут же, повинуясь инстинкту, пригнулся — перед глазами все взорвалось искрами и ошметками тлеющей плоти, когда огромные челюсти клацнули и едва не лишили его головы. Здоровый, толстокожий и ревущий во всю глотку рогатый вурдалак чем-то напоминал быка на двух мускулистых ногах.

Он перемахнул гору обгорелых собратьев и нахрапом попер на одноглазого. Передних лап у него отчего-то не было, зато челюстями вурдалак мог с легкостью откусить ему руку. Каурай ударился спиной о гроб и вскинул саблю навстречу этой громадной махине. Зубы немедленно сомкнулись на клинке, морда дернулась и едва не вырвала рукоять из судорогой сжатых пальцев. Штык уже покинул ножны и с мерзким чавкающим звуком застрял в бугристом животе, не причинив вурдалаку никакого вреда. Он только выпустил облачко смрадного пара из здоровенных ноздрей и сильней сжал челюстями клинок. Сталь выгнулась и лопнула с отчаянным звоном.

Казалось, этот звук услышали все чудища до единого, и в то же мгновение зубастая орда с радостным ором рванула на приступ. Огонь взметнулся до самой крыши, облизывая стропила и закоптившиеся росписи на потолке.

Расправившись с саблей, гигантская пасть клацнула зубищами и раскрылась вновь, готовясь вцепиться уже в ее хозяина. Каурай сунул руку под плащ в поисках штыка, но пальцы нашли лишь горлышко пузыря пана Рогожи. Выхватив бутылку, он саданул ею по одному из кривых клыков и разбил ее сотней блестящих осколков. Жидкость брызнула во все стороны и половина залилась прямо в глотку вурдалака, опалив ему все внутренности. Тот страшно заревел, подарив Каураю получил драгоценный шанс — он бросился в сторону, силясь подойти к чудищу со стороны, и едва не попал в лапы упыря, прорвавшегося за барьер. Росчерком обломка сабли одноглазый вспорол ему брюхо, и бледные черви внутренностей зашлепали по раскаленному полу.

Вурдалак начал поворачиваться, широко раскрыв дымящуюся пасть и жутко вереща от боли. Одноглазый прыгнул на рукоять штыка, который все еще торчал у того из бочины, и забрался на волосатую спину. Чудище не ожидало от человечка такой прыти и пару мгновений вертелось на месте в попытке высмотреть негаданно пропавшую жертву. Каурай вцепился вурдалаку в загривок и со всего маху вогнал осколок сабли в толстую шею — брызнула черная кровь, и судорога сотрясла гигантское тело. Не без труда вынув сабельный огрызок из раны, Каурай забил его по самую крестовину и бил до тех пор, пока истошно визжащая образина не рухнула на пол.

Тогда уперев каблук в затихшую тушу, он вырвал штык и с двумя клинками в руках бросился на новых врагов, которые огромной ревущей и оплавленной массой наваливались на пожирающее их пламя. Большая часть темного воинства сгинула в огне Эсселума, но все больше озверевших чудовищ перебиралось через груды горящего и шипящего мяса, чтобы броситься на Каурая.

Он самозабвенно колол, резал и рубил чудищ, забыв про все на свете. Он почти ничего не видел, ослепленный огнем, оглох из-за истошных криков упырей, перемалываемых в дурнопахнущую кашу, и ориентировался по звуку. Бил штыком в ответ на каждое движение, когда очередной упырь прорывался к нему, чтобы получить свою порцию стали в брюхо.

И продолжалось это довольно долго. До тех пор, пока где-то далеко не проскрипело горло проснувшегося петуха. Но упыри не услышали его пения — они были слишком злы и бесстрашны, они