Дебют четырех коней. 1946-1947 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич

План был достаточно прост и незамысловат, и в основном строился на полнейшем преимуществе красной армии как в технике, так и в личном составе. Качественно и количественно. Лобовым ударом от города Шауляй на юг мой полк должен был прорвать оборону вермахта, выйти к мосту через Неман близ Тильзита и по возможности не дать его уничтожить. После чего повернуть направо и ударом вдоль реки отсечь обороняющиеся на побережье немецкие войска от путей к отступлению.

Если бы мне предложили подобный план где-нибудь году в 1941, я бы, пожалуй, посчитал такое прожектерство полнейшим безумием. В те времена о глубоких прорывах в тыл немцам мы могли только мечтать. В конце же 1946 года расклад сил был уже совсем иными. Как говорили русские, глядя на очередную партию сдавшихся в плен бошей: «не тот уже немец пошел».

С этим было достаточно сложно не согласиться. Небольшое количество ветеранов, прошедших войну с самого ее начала, было в обилии разбавлено едва вошедшими в возраст юнцами и мужчинами, чей возраст уже подходил к седьмому десятку. Такие на первый взгляд полнокровные части имели весьма сомнительную боевую ценность и по всем параметрам уступали пехоте когда-то железным катком прошедшей по всей Европе, Африке и Ближнему востоку. Однако я опять отвлекся.

Само наступление в Прибалтике началось 18 сентября. В этот раз все было достаточно стандартно: артиллерийская подготовка, несколько залпов реактивных минометов, удары с воздуха — немецких истребителей видно не было, и советские штурмовики чувствовали себя в воздухе совершенно вольготно — и наконец, после того как передний край обороны вермахта стал больше похож на лунный пейзаж, в дело вступили мои танкисты.

Странное дело, отметил я тогда, почти полностью исчезли обычные для таких моментов нервы. Я хоть и воевал с самого первого дня этой охватившей всю планету мясорубки — семь долгих-долгих лет — однако до этого всегда отправляясь в атаку на вражеские окопы изрядно переживал. Тут же сам поймал себя на мысли, что абсолютно спокоен. Война окончательно перешла из категории подвигов и превозмоганий в категорию работы. Пусть сложной, опасной и кровавой, но вполне привычной. Знакомой «от» и «до».

Впрочем, и легкой прогулкой война все равно не стала. Оборонительную линию немцы в тех краях сумели построить крепкую, с опорой на природные преграды. Полоса наступления в пределах которой предстояло оперировать моему полку была примерно 4 километра в ширину. Слева она упиралась в достаточно крупное озеро, справа были остатки какого-то небольшого водохранилища, дамба которого была разрушена толи нашими бомбардировщиками то ли самими немцами. Большая часть воды ушла, однако показавшееся дно водоема при этом оказалось изрядно заиленным и для техники полностью непроходимым.

Защищались немцы [Оборону на этом участке держала 21 авиаполевая дивизия, которая хоть и была забрана у «Люфтваффе», все равно оставалась одной из наиболее подготовленных на этом участке фронта. — Прим. Ред.] яростно. Как будто задались целью опровергнуть наше к ним немного снисходительное отношение. В первой же атаке полк потерял на минах и от противотанковой артиллерии шесть машин, из которых две сгорели дотла. Боши подпускали наши танки на близкое расстояние и били из пушек в основном по гусеницам и каткам. В лоб их седисятипятки мои КВ-4М не брали, а борта опытные танкисты умели не подставлять.

Тем не менее, не смотря на сопротивление, мы достаточно уверенно продвигались вперед. К концу 1946 года взаимодействие родов войск в красной армии уже было доведено до идеала, и приданный нам тяжелый гаубичный полк отрабатывал заявки буквально в течении нескольких минут. Два раза пришлось вызывать штурмовики, чтобы достать спрятанную за деревьями и складками местности немецкую артиллерию. Летуны также отрабатывали на А+. [То есть на 5+ если переводить в советскую пятибалльную систему. — Прим. Ред.]

И все же, не смотря на умелое и упорное сопротивление с самого начала было понятно, что бошам не удержаться. Красная армия перешла в тот день в наступление сразу не нескольких участках, поэтому ожидать подкреплений нашим оппонентам было не откуда.

Первую линию окопов пехота из 344-й стрелковой дивизии, смогла занять уже к обеду. Вторя линия пала еще быстрее: удачно отбомбившиеся Ил-10 накрыли парой точных попаданий сразу два орудия Pak-40, вокруг которых строилась немецкая противотанковая оборона на левом фланге, что позволило прорваться вдоль берега озера Рекива вообще без потерь в технике. Ну а когда немецкие солдаты на центральной позиции поняли, что их правый фланг прорван, то вместо контратаки — уверен, что в 1941 году боши обязательно попробовали бы нас отбросить, даже не смотря на почти неуязвимые для них танки — принялись беспорядочно отступать. А то и просто сдаваться.

Мой полк, однако, пленными заниматься не стал, для таких дел есть идущая следом во втором эшелоне пехота. Вместо этого, сходу преодолев оборону на третьей линии — тут сплошных окопов не было, а отдельные узлы без каких-либо серьезных противотанковых средств остановить лавину тяжелых танков были совершенно не способны — мы рванули по шоссе вперед, вырываясь на открытое пространство и угрожая тылам группы армий «Кенгсберг».

За первый же день наступления 71-й отдельный танковый полк смог продвинуться на целых десять километров вглубь немецкого построения, освободив селение Баубай и создав предпосылки для развитие этого успеха на следующий день.

Ночь прошла беспокойно — около трех часов нас пытались бомбить какие-то залетные немецкие самолеты, однако учитывая строго соблюдавшуюся светомаскировку, особых результатов боши достичь не смогли. Да и в целом в отличии от прошлых лет особой активности от летунов противника видно не было, что просто поразительным образом сказывалось на «простоте» ведения боевых действий. Когда не нужно каждую секунду ожидать прилета «подарков» с неба, воевать оказалось гораздо проще. Жаль, что подобный комфорт удалось познать только на седьмой год войны.

19 сентября мы с самого утра продолжили движение по дороге в сторону Тильзита. Местность в этих краях была испещрена многочисленными озерами, мелкими реками и каналами, что внушало определенные опасения. Слишком уж легко было перекрыть единственную подходящую для движения тяжелых танков дорогу. Даже одна хорошо замаскированная батарея в условиях, когда пехота начала отставать и уже не могла поддерживать взятый нами темп, вполне могла задержать целый полк на несколько часов, а то и на день.

Однако, не смотря на опасения, в первую половину дня удавалось продвигаться на юг практически без сопротивления. По дороге нам встречались остатки разбитых днем ранее частей, отступающих, а то и откровенно бегущих в надежде сохранить свои жизни. При виде колонны тяжелобронированных КВ боши чаще всего тут же просто сдавались в плен, не желая испытывать судьбу и играть со смертью в кошки-мышки.

Кто-то пытался сбежать, логично предполагая, что на пятидесятитонной машине гоняться по кустам за отдельными солдатами мы не станем. Таких мы провожали пулеметными очередями в спину и просто двигались дальше, не забывая, впрочем, сообщать о немецких недобитках двигающейся за нами на своих двоих пехоте.

На более-менее крепкий заслон мы нарвались только близ городка Кельме, что примерно в сорока километрах от Шауляя. Тут надо признаться, что мы — и я в первую очередь как командир полка — сами виноваты. Расслабились, почувствовав свою силу и слабость противника. И, как водится в таких случаях, нарвались на подготовленную засаду.

Не знаю, кто командовал немцами в том бою [Оберст-лейтенат Клаус Вебер, командир 391 пехотного полка — Прим. Ред.] однако встречу он нам подготовил весьма качественно. А главное, что высланная за час до этого вперед воздушная разведка никаких признаков немецкой активности на данном участке не зафиксировала. Поэтому, когда идущий головным танк вздрогнул от попадания в борт снаряда, а потом рванул огнем от детонации боеукладки, это стало для всего полка полнейшей неожиданностью.