Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

– Здесь нет никакого «верха», – возразил Наковальня, полным ходом устремившись к ним, – равно как и никакого «низа». Вокруг одно лишь царство света!

– А… мм… покойные? – с легкой тревогой оглянувшись на него, вспомнил Ремора. – Как надлежит объяснить сие, Твое Высокопреосвященство? Ведь… э-э… мм… правоверные будут ждать… э-э… встреч с дорогими их сердцу усопшими.

– Вам хочется новой встречи с усопшими? – переспросил Шкиехаан.

– Нет, – твердо ответил Шелк.

Гиацинт невольно разинула рот, отчего ее точеное личико на миг приняло изрядно глупый вид.

Шелк, сбавив скорость, подождал Шкиехаана.

– Конечно, говорю я только за себя, – продолжил он. – Со своими родными я повидался, помню их и люблю, однако… соблазн воссоединиться с ними окажется чересчур велик. Знаю, твое предложение продиктовано самыми лучшими чувствами, но… нет. Нет.

– О телесных воплощениях тут речь не идет, – пояснил крохотный летун. – Майнфрейм просто воссоздает их и передает данные прямо в сознание человека.

– Моли, будь добра, проводи Гиацинт к воздушному кораблю. Мне нужно кое-что обсудить со Шкиехааном.

– А нам можно с вами остаться? – спросил Бивень.

Шелк, поразмыслив, отрицательно покачал головой. Орев, взлетев с плеча Бивня, перевернулся кверху брюхом и помчался следом за ними.

Испытываемые пилотом, двигатели один за другим пробуждались к жизни, переходили с рева на мерный негромкий гул, а Бивень мысленно вел им счет.

– Стучать собираешься? – поинтересовалась Крапива.

Сказать по правде, сию обязанность Бивень охотно препоручил бы ей, однако признаться в этом не мог.

– А по чему здесь стучать-то?

– По раме, наверное. Рама довольно твердая.

Стоило Бивню поднять руку, в коридор, сдвинув в сторону занавесь, выглянул Шелк.

– Гиацинт тут нет. Вы ко мне?

Оба кивнули.

– Прекрасно. Чем могу быть полезен?

Бивень смущенно откашлялся.

– Помнишь, кальд, ты обещал больше не лазать на крышу?

– Разумеется, помню, и данное слово держу.

– Мы с Крапивой только что туда сходили, – сообщил Бивень.

Орев зааплодировал, радостно хлопая крыльями.

– Когда парить можешь, оно и не страшно совсем, – заметила Крапива и бросила на Бивня многозначительный взгляд.

– Пойдем с нами? – предложил Бивень.

– То есть от обещания ты меня освобождаешь?

– Ага, – кивнув, подтвердил Бивень.

– Бивень, скажи же «да», – задумчиво сдвинув брови, велел Шелк. – Не забывай о репутации палестры.

– Да, кальд. Кальд, а патера Ремора вправду нашим новым авгуром стать собирается?

– Нет.

Рассеянно оглядев каютку в поисках двигательного блока, Шелк вспомнил, что вернул его по принадлежности.

– Стать вашим новым авгуром он не сумеет, поскольку уже им стал, а к исполнению обязанностей приступит по возвращении домой. Теперь вопрос: что, если кого-либо унесет от корабля? Возможно, это и не страшно, но я бы с такими вещами шутить не стал.

– Птичка… выр-ручить!

– Вот именно: если я уплыву, тебе придется брать меня на буксир и тащить назад, – кивнул Шелк, оттолкнувшись плечом от проема двери.

– В последней гондоле припасы хранятся всякие, – пояснил Бивень. – Мы там бухту каната нашли. А стол в штурманской рубке к полу привинчен – за ножки привяжемся, и все дела.

– Куда лучше, чем с этой штуковиной на спине, – заверила Шелка Крапива. – Паришь себе в воздухе, ни горя ни заботы не знаешь, а надоест – подтянись по веревке к люку, и ты опять на борту.

– Только мне так и не надоело, – добавил Бивень.

– Очевидно, вы хотите показать мне что-то определенное.

Все трое поплыли мимо офицерских кают. Упершись в изрядно прогнувшуюся под его тяжестью парусиновую перегородку, Шелк остановился и отворил дверь в кают-компанию.

– Да нет, ничего такого, просто… просто все, что можно оттуда увидеть.

– В таком случае о чем-то спросить.

В штурманской рубке Шелк, следуя наставлениям Бивня, обвязал вокруг пояса канат толщиной в палец, оттолкнулся от стола и вылетел наружу сквозь распахнутый настежь люк.

Возможно, воздействие двигателей, а может, дуновение мимолетного ветерка развернуло воздушный корабль так, что Майнфрейм встал торчком подобно стене: черные плиты исполинской машины тянулись к ним, кверху, а Пилон (какой же крохотной казалась в сравнении с ним громада воздушного корабля!) обернулся бесконечным мостом, уходящим в ночную тьму.

– Видишь, кальд? – заговорил Бивень, широким взмахом руки указав вперед. – Теперь и на край крыши садиться незачем, но если хочешь, летим туда. А вон там, далеко-далеко внизу, по-моему, Горы, Взирающие На Горы видно. Сначала вроде как синие, а после такие яркие – не разобрать толком.

Из люка наружу вылетела Крапива.

– А я, кальд, никак не пойму, что такое этот Майнфрейм. Вот эти штуковины, по которым огоньки бегают, он и есть? А крыши зачем, если тут дождей не бывает? А если бывает, как капли вниз падают?

– Все, что ты видишь, и есть Майнфрейм, – пояснил Шелк.

– Эти громадные ровные плиты?

– А также все спрятанное под его лугами и лужайками. Майнфрейм рассредоточен повсюду. Представь себе миллионы миллионов… вернее, миллиарды миллиардов микроскопических электронных схем вроде как в карточках. Тепла каждая из них выделяет куда меньше летучей искорки, но их так много, что, собранные вместе, они спалят себя собственным жаром. Вспыхнут, словно второе солнце. По сути, благодаря этим микросхемам здесь и без того всегда лето.

– «Микросхемы»… то есть те заковыристые тоненькие линии в карточках? – переспросила Крапива. – Они же не… не делают ничего!

– Однако, будучи возвращены на прежние места в посадочной шлюпке, сделают многое. Вскоре нам самим предстоит вернуть на место немалую их долю.

Бивень сощурился, не сводя с Шелка глаз.

– Тебе это все Шкиехаан рассказал?

– Не столь пространно, но его рассказа оказалось достаточно, чтоб сделать выводы самому. Итак, о чем ты хотел спросить?

– О целой уйме всякого, кальд. Сам понимаешь, для книги… да, ничего, что я тебя кальдом зову?

– Разумеется. Зови хоть кальдом, хоть патерой, хоть Шелком, хоть даже патерой кальдом, по примеру Его Высокомудрия… словом, выбирай на вкус.

– Я слышал, как Синель рассказывала Моли, что, пока была Кипридой, заставила тебя все равно называть ее Синелью. Смешно, наверное, выглядело.

– А я, кальд, книги не пишу, – вмешалась Крапива, – но тоже хочу кое о чем спросить. Может, чтоб Бивню с его книгой помочь… все равно ведь без помощи не обойдется. Это ты устроил, чтоб умершие вернулись с нами поговорить?

– Нет, Крапива, это устроил Майнфрейм, – с улыбкой ответил Шелк, – а Майнфрейм мне, уж поверь, принудить к чему-либо не по силам. Я попросил Шкиехаана обратиться к нему с просьбой от нашего имени, но Шкиехаан объяснил, что в этом нет надобности. Майнфрейму известно обо всем, что здесь происходит. Стоило мне сформулировать просьбу, Майнфрейм принял ее к рассмотрению и выполнил, чему я, признаться, безмерно рад.

– Здесь – может быть, но дома-то… – Слегка замявшись, Крапива неопределенно махнула рукой в сторону палубы, оставшейся десятком кубитов ниже. – Там-то он каждого нашего слова не слышит!

– Верно, не слышит, но знает о нас куда больше, чем я полагал. После теофании Эхидны я пришел к выводу, что всеведение богов ограничено увиденным и услышанным в Священных Окнах и стеклах, и это, кажется весьма