Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

полуночи вынести его было нельзя: заметят домочадцы. Над головой у Амат невидимое солнце каждый день раскаляло черепицу, а вместе с ней потолок. Амат лежала на грубой циновке, мучаясь от бессилия, и не смела шелохнуться, чтобы не выдать себя.

Сон не шел, в голове вставали одни и те же вопросы, а разум гонял их по кругу в болезненной полудреме. Марчата каким-то образом втянули в посредничество при скорбном торге. Что еще гнуснее, женщина, которой это напрямую касается, ничего не подозревает. Ее обманом завлекли в Сарайкет, чтобы андат вырвал дитя из ее утробы. Зачем? Почему этот ребенок так важен? Быть может, кому-то из королей Восточных островов случилось погулять на стороне, а девчонка не знает, от кого понесла, и…

Нет. В таком случае везти ее сюда было бы незачем. От беременности можно избавиться и другим способом, не привлекая андата. Думай еще.

Быть может, сама мать – не та, кем кажется. Дело в ее душевном здоровье? Кто-то очень берег ее, боялся, что настои ей навредят, и просил об услугах андата, а Дом Вилсинов…

Нет. Будь на то причина – нормальная, человеческая причина, – Марчат не скрывал бы ее. Начни еще раз.

Дело не в матери. Не в отце. Не в ребенке. Марчат так и сказал: не важно, кто они. Остаются Дом Вилсинов и андат. Значит, разгадка связана с ними, если она вообще существует. Если все это не бред воспаленного разума. Может, Дом Вилсинов вознамерился убить невинное дитя с помощью хая, а потом, создав круговую поруку на почве общей вины, добиться поблажек…

Амат терла веки, пока перед глазами не замелькали зеленые круги и вспышки. Платье, промокшее от пота, сбилось комом, как простыня после сна. В доме кто-то что-то долбил – слышался стук дерева по дереву. Будь на чердаке попрохладнее, будь в этом проклятом деревянном застенке хоть одна отдушина, Амат докопалась бы до сути. Три дня мысли только об этом.

Три дня. А впереди еще четыре недели. Если не пять. Амат перекатилась на бок и взяла флягу, которую Кират, ее бывший любовник, принес поутру. Осталось меньше половины. «Надо быть бережливее», – сказала себе Амат. Она отпила теплой, как кровь, воды и откинулась на спину. Вечерело.

Наконец мучительно медленно опустилась ночь. В темноте чердака ее наступление угадывалось только по затишью в доме, запаху ужина и едва уловимой прохладе. Амат не нужно было подгонять. Она села у дверцы потолочного люка и стала дожидаться и наконец услышала шаги Кирата, стук приставной лестницы и скрип ступеней. Амат подняла дверцу, и Кират вынырнул из темноты с фонарем в руке. Не успела она заговорить, как он жестом попросил молча идти за ним. Каждый шаг вниз по лестнице отдавался такой болью в ноге, точно в нее загоняли гвозди, но даже это было лучше неподвижности. Амат, изо всех сил стараясь не шуметь, прокралась за Киратом по уснувшему дому до черного хода, а оттуда – в крошечный, заросший плющом садик. Летний ветерок, даже горячий и влажный, был сущей отрадой после чердачной бани. На каменной скамье стояла вода в глиняной чаше, лежали свежий хлеб, сыр и фрукты. Амат накинулась на еду, одним ухом слушая Кирата.

– Я тут нашел местечко, – начал он. В его голосе звучала хрипотца, которой не было в молодые годы. – Дом утех в Веселом квартале. Не самый лучший, зато хозяин подыскивает человека, который привел бы его дела в порядок. Я намекнул, что знаю того, кто согласился бы поработать в обмен на временное убежище. Он как будто заинтересовался.

– Насколько он надежен?

– Ови Ниит? Не знаю. За вино всегда платит вперед, а так… Может, найдутся другие. Если еще подождать… На будущей неделе отправится караван по северному пути, и я бы…

– Нет уж, – прервала Амат. – Больше ни дня наверху. Раз этого можно избежать.

Кират погладил себя по лысине. В тусклом свете фонаря его лицо казалось встревоженным и в то же время обрадованным. Он так же отчаянно хотел от нее избавиться, как она сама – покончить с мучениями на чердаке.

– Если хочешь, могу тебя проводить хоть сейчас, – предложил Кират.

Путь до Веселого квартала от его маленького подворья был неблизкий. Амат пожевала еще хлеба и задумалась. Боль обещала быть сильной, но с помощью трости и при поддержке Кирата доковылять как-нибудь удастся. Она кивнула.

– Пойду соберу твои вещи.

– И накидку с капюшоном прихвати, – добавила Амат.

Никогда еще она не чувствовала себя настолько на виду. Для глухой ночи улицы казались дьявольски многолюдными, будто ей назло. С другой стороны, стояла пора урожая, время большого оживления. То, что сама она уже много лет не сидела вечерами в чайных и не веселилась на полуночных ярмарках, не значит, что их не стало. Город не менялся. Изменилась она.

Огнедержец за поворотом открыл печь и начал представление: бросил в огонь пригоршню-другую пороха, и заплясало разноцветное пламя: голубое, зеленое, изумительно белое. Руки и физиономия огнедержца лоснились от пота, но он улыбался. Зеваки, которые отошли подальше, чтобы не припекало, хлопали ему и просили еще. Амат заметила в их кругу двух знакомых ткачей. Те были так увлечены зрелищем и беседой, что не обратили на нее внимания.

В заведении, когда Амат с провожатым туда добрались, бурлила жизнь. Люди толпились даже на улице, веселились, беседовали, выпивали. Амат осталась у перекрестка, пропустив Кирата вперед поговорить с хозяином, а сама принялась разглядывать дом.

Он состоял из двух половин: начинался одноэтажным фасадом с беседкой на крыше и свисающими поверх светлой штукатурки стен полотнищами голубого и серебряного цветов. Задняя часть была двухэтажной, обнесенной высокой стеной, – видно, за домом был разбит садик, а в прилегающей постройке находилась кухня. Окон было немного – и те узкие, высоко прорезанные. Для уединения. Или чтобы никто не сбежал.

В проеме главного входа на фоне фонарей возник Кират и жестом позвал за собой. Амат, опираясь на трость, прошла внутрь.

В парадном зале за столиками суетились игроки: играли в карты, бросали кости, двигали по доске фишки. В воздухе висел дым от неизвестных трав и листьев. Хорошо хоть не было петушиных боев или борьбы. Кират провел Амат в глубину зала, а оттуда – за тяжелую деревянную дверь. Миновали еще одно помещение, на этот раз заполненное шлюхами, скучающими среди кресел и пуфиков. Фонари здесь висели ниже и почти не давали тени. У одной стены журчал фонтан. Женщины и мальчики обратили к вошедшим накрашенные глаза, но отвернулись, едва стало