Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

пленением андатов Три Как Одно и Исторгающего Зерно Грядущего Поколения. Бессемянного.

– Здесь он анализирует свою ошибку, – произнес андат. – Возьми почитай. Думаю, он так или иначе хотел дать тебе эту книгу.

Маати взялся за мягкий кожаный переплет. Тихо зашуршали страницы.

– И все-таки он пленил тебя, – сказал Маати. – И не поплатился за это. Значит, ошибки не было, его стих удался.

– Расплата расплате рознь. Иную не сразу осознаешь или возвращаешь спустя какое-то время. Позволь кое-что рассказать о нашем хозяине. Он никогда не был приятен на вид. Даже во младенчестве. Отец отослал его прочь, так же как твой – тебя. А когда Хешай, будучи учеником поэта, очутился при дворе хая Патая, он влюбился. Представляешь нашего неуклюжего борова в роли ухажера? Тем не менее ему даже удалось снискать благосклонность. Обаяние власти подействовало, не иначе. Поэт повелевает андатом, а это почти то же самое, что повелевать богом. Однако, как только девица узнала о своей беременности, она от него отвернулась. Выпила какой-то гадкий настой, после чего у нее случился выкидыш. Для Хешая это было ударом. Отчасти потому, что из него мог выйти хороший отец. К тому же он понял, что его любимая с самого начала не собиралась строить с ним жизнь.

– Я не знал…

– Он мало кому об этом рассказывает. Но… прошу, сядь. Следующий момент очень важен для понимания, а если я и дальше буду стоять задрав голову, мне сведет шею.

Маати знал, что разумнее всего будет развернуться и пойти спать. Однако он сел.

– Вот и славно, – сказал Бессемянный. – Итак. Ты, конечно, знаешь, что андаты суть чистые идеи. Замыслы, воплощенные в форму, наделенную свободой воли. Труд поэта состоит в том, чтобы добавить идее черты, которыми та сама по себе не обладает. Например, у Нисходящей Влаги были совершенно белые волосы. Почему? Этот признак не имеет отношения к ее сущности. Как и низкий голос. Или, в случае Три Как Одно, любовь. Откуда же эти черты берутся?

– От поэтов.

– Именно, – согласился андат с улыбкой. – От поэтов. Теперь представь себе нашего Хешая в юности – немногим старше тебя. Он только что потерял ребенка, который мог стать его семьей, женщину, которая могла бы его любить. Невысказанное подозрение, что отец его ненавидит, боль воспоминаний о матери, которая позволила оторвать его от себя, пожирают его изнутри, как рак. И в этот миг его призывают в Сарайкет – воплотить андата, который бы двигал торговлю, спас бы город от вымирания. Он создает меня. Взгляни, что получилось, Маати, – продолжил Бессемянный, разводя руки, словно на осмотре. – Я прекрасен. Умен. Уверен в себе. В древности Мияни-кво создал себе совершенную пару, а Хешай-кво воспроизвел самого себя – таким, каким он мечтал быть. И я до малейшей детали стал бы подобен ему, будь он вправе выбирать свой облик. Однако наряду с этим он вложил в меня все чувства, которые совершенный Хешай, по его мнению, должен испытывать к настоящему. Вместе с красотой, мудростью и хитроумием он наделил меня ненавистью к самому себе, жирному поэту Хешаю.

– О боги! – выронил Маати.

– Нет-нет, идея была блестящая. Вообрази, как глубоко он себя презирал. И я это унаследовал. Андаты – крайне противоестественные существа. Все мы стремимся вернуться в небытие, так же как капли дождя стремятся к земле. Однако нашу природу можно обмануть. Именно эту часть стиха он перенял у Мияни-кво. Три Как Одно хотела свободы, но также хотела любви. Я тоже хочу свободы, а еще хочу увидеть, как будет страдать мой хозяин. Нет, это в его замысел не входило. Он решил, что допустил небольшую погрешность, которой не придал значения, пока не стало поздно. Но вот в чем вопрос: почему он избегает тебя и не хочет учить? Почему не взял на церемонию с хаем? Я отвечу: он боится. Чтобы занять его место, тебе придется лелеять свои худшие чувства. Проникнуться той же ненавистью, что испытывал к себе безобразный, отвергнутый, одинокий Хешай – тот, кого вечно дразнили одноклассники, кто за последние двадцать лет не был с женщиной, за которую не приходилось платить, кого даже утхайемская стража считает недоразумением и терпит только по нужде. Мальчик мой, он боится за тебя. Потому избегает.

– Тебя послушать, так он полное ничтожество.

– Вовсе нет. Он тот, в кого может превратиться очень сильный человек, если поступит с собой по-хешайски.

– А зачем ты мне все это рассказал?

– Хороший вопрос, – отозвался Бессемянный. – Первый за вечер. Однако ответ даром не обойдется. Простишь меня – тогда скажу.

Маати вгляделся в нетерпеливые черные глаза и рассмеялся.

– Рад был послушать твою сказочку про чудовищ, – сказал он, – но ничего не выйдет. Уж лучше я помучаюсь от любопытства.

Андат на мгновение нахмурился, но тут же засмеялся и принял позу побежденного, который поздравляет соперника. Маати спохватился, что смеется в один голос с ним, встал и ответил позой великодушного победителя. Когда он дошел до середины лестницы в спальню, Бессемянный его окликнул.

– Хешай никогда не позовет тебя за собой. Но не откажет, если явишься сам. На следующей неделе хай будет давать большой прием. Приходи.

– Не вижу ни единой причины, Бессемянный-тя, чтобы удовлетворить твою просьбу.

– И не надо, – ответил андат со странной печалью в голосе. – Всегда поступай по-своему. Просто мне хотелось бы видеть тебя там. У нас, чудовищ, совсем немного собеседников. И веришь или нет, я хочу быть твоим другом. Хотя бы на миг. Пока мы еще вольны выбирать.

Только теперь Амат поняла, насколько зазналась. В юности она всегда помнила, что городу нельзя доверять. Для бедняков удача сменялась несчастьем в мгновение ока. Болезнь, травма, недобрая встреча – любая мелочь могла повлиять на заработок, жилье, положение. Потом, устроившись в жизни, оценивая собственный рост вместе с ростом процветания Дома, которому служит, Амат забыла об этом. И оказалась не готовой к потерям.

Первым порывом было пойти к друзьям, но их осталось меньше, чем она думала. А тех, на кого можно положиться, скорее всего, знал и Ошай со своим головорезом.

Три дня Амат спала на чердаке виноторговца, с которым у нее был роман в молодости. Он уже тогда был женат – на той самой женщине, что шаркала целый день по дому, где Амат пряталась. О них раньше никто не знал, а теперь и вовсе не догадался бы.

Комната, если можно так ее назвать, была темной и низкой – нельзя сесть, чтобы не задеть потолок. Из-под крышки ночного горшка воняло, а до