Алла Гореликова - Меч войны, или Осужденные

Ознакомительный фрагмент

Катрина, Кэтрин, Кэти… Серж избегал попадаться на глаза Базилю: бывший себастийский десятник вполне мог узнать бывшего рыцаря себастийского отряда. Благо, капюшон странствующего монаха скрывает лицо; выбери граф Унгери для своего шпиона иную личину, навряд ли тот смог избежать разоблачения. Но, видит Господь, риск разоблачения – не слишком большая плата за внимание Базилевой племянницы. Угораздило же! Жаркая кудрявая девчонка так и стоит перед глазами, ночами снится, будто юнцу нецелованному! Но не в монашеском обличье разговоры о любви заводить; вот и остается смотреть с галереи, как смеется Кэтрин чужим шуточкам, как вьются вокруг нее горячие парни.

– Хороший ветер, – негромко заметил остановившийся рядом Филипп. – При таком ветре можно не бояться гостей с моря. Что вы думаете о положении на островах, брат Серж? Кажется, дела Хальва понемногу выправляются?

Серж обернулся к наследному герцогу почти с благодарностью:

– Служа Господу, не следует пренебрегать мирскими проблемами, но я, признаться, не слишком разбираюсь в политике. Может, хоть вы объясните мне, чем так уж помогло Хальву присутствие нашего министра и нескольких офицеров? Я слыхал, что от них там немного проку, а уж от министра и вовсе – одни сплошные хлопоты.

– Империя стала там осторожнее, только и всего, – пожал плечами герцог. – Проку немного, вы правы. Если не считать того, что флот империи… Вы хоть знаете, брат Серж, что империя послала на острова свой флот? Так вот, флот империи привычен сражаться в открытом море, и с помощью наших офицеров корсары Хальва замечательно с ним справляются. Островные проливы и шхеры сейчас, пожалуй, намного менее судоходны, чем год назад – слишком много там на дне ханджарских шлюпов и фрегатов. Но теперь, боюсь, нам следует ждать войны. Кузен мой король правильно сделал, отправив Хальву это посольство. Иначе острова уже были бы новой провинцией империи. Однако возможность взять север под свою руку – слишком сладкий кусок, чтобы император от него отказался. В данной ситуации Омерхад или потребует от Таргалы невмешательства, или вспомнит о том, что Золотой полуостров все еще считается провинцией великой империи. И то и другое, как легко понять, не устроит его величество Луи.

А Филипп не так глуп, как считают в окружении короля, отметил Серж. Да оно и понятно: сидит сиднем в своей Дзельке, при дворе появляется по великим праздникам, где уж составить о таком верное мнение? Что ж, раз уж завязался такой интересный разговор…

– Так не ошибся ли добрый наш король, отвергнув брачный союз с империей? Оскорблять императора пренебрежением, когда у него и без того на Таргалу зуб?

Филипп дернул плечом:

– У нас, хвала Господу, мужчине положена одна жена! Луи успел обручиться, и теперь о пренебрежении говорить нельзя.

– Но если его величество берет за себя дочь Егория лишь для того, чтобы не стать зятем императора, и тем самым приносит войну своему народу и своей стране…

– Ах, брат Серж, – перебил герцог, – я вижу, вы и впрямь не разбираетесь в политике. Войну можно выиграть, вот в чем весь секрет. Именно поэтому император хочет взять Таргалу мирно, тихой сапой, исподтишка. Признаться, брат Серж, услышав об этом посольстве, я впервые порадовался тому, что женат.

– Нехорошо, сын мой, так отзываться о супруге. – Серж постарался вложить в голос побольше мягкой укоризны – того рода, что так хорошо получалась у пресветлого. Сам он испытывал сейчас лишь досаду: взгляды Филиппа на политические проблемы были всяко интересней его неладов с женой. Но тот брат Серж, какого знал наследный герцог, просто обязан был воспользоваться случаем и уделить внимание семейным неурядицам хозяев замка. – Какова бы ни была жена, муж отвечает за нее пред Господом. Посему любезен Господу мир между супругами и отвратительны рознь и неприязнь. И за все, что неприязнь взращивает и лелеет, призовет на Последнем Суде к ответу.

– Грешен, – криво усмехнулся Филипп. – Но каяться не стану, ибо госпожа Хербертина грешна не менее.

– Вам следовало бы молить Господа о ниспослании супружеской любви.

Герцог дернул плечом:

– К чему? Я не нужен Хербертине, она не нужна мне – замечательное единодушие, вполне достойное зависти. Согласитесь, брат Серж, могло быть хуже.

– В словах твоих слишком много горечи, сын мой. Господь заповедал нам любить, и душа твоя это знает. А ты не слышишь ее. Причины наших несчастий в нас самих, и даже Господь всемогущий не даст нам счастья, если мы не готовы взять его.

– Вы великий утешитель, брат Серж, – усмехнулся Филипп. – Послушать вас – и поверишь, что стать счастливым ничего не стоит.

– Так оно и есть, – пожал плечами Серж. – Уж поверьте, ваше высочество. Я был несчастен, я знаю.

Герцог приподнял бровь. Перевел взгляд с собеседника во двор, где смеялась, отплясывая с кем-то из стражников, Кэтрин. И спросил с чуть заметной, не выходящей за рамки вежливости издевкой:

– Значит, сейчас вы счастливы?

А, Нечистый бы его побрал! Неужели так заметно?!

– Вы покраснели, брат Серж. Право, на вашем месте я спустился бы вниз. Ведь Господь заповедал нам любить, так почему вы не берете то счастье, что он посылает вам?

Серж не нашелся с ответом; впрочем, герцог ответа и не ждал. Кивнул доброжелательно, пожелал приятного вечера и ушел.

Кулак дознатчика грянулся о камень парапета. И снова – ссаживая кожу в кровь. Приди в себя, опомнись, не для тебя она! Даже если случится такое чудо, что сможешь объясниться и она тебя не оттолкнет – что дальше-то? Шпиону жениться не с руки. Одну службу уже бросил, с этой тоже дезертируешь? Предашь графа Унгери, как предал товарищей по отряду? Ведь предал! Вольно тебе было Барти упрекать, а сам-то? Как еще назвать, что за пять лет так и не пришел к ним? Не верил, боялся… надумал себе Нечистый знает чего, самому теперь вспомнить стыдно!

А и хитрая же бестия королевский кузен! Даже граф Унгери считает его трусом и рохлей; но если трусость наследного герцога сомнений не вызывает, то рохлей его не назовешь никак. Умный, наблюдательный, и язва первостатейная. Понять бы еще, от души он хвалил решения короля или подозревает в пришлом монахе коронного соглядатая? Пожалуй, второе: иначе с чего ему вообще заводить разговоры о политике? С людьми Господними беседуют о другом…

4. Благородный Ферхад иль-Джамидер, прозванный Лев Ич-Тойвина

Утро начиналось неправильно. Ломило кости, голова казалась чугунным котлом с прокисшей кашей, а глаза решительно не хотели открываться. Мариана шевельнула рукой; вместо грубого полотна гостиничных простыней пальцы скользнули по гладкому шелку. Девушка неуклюже повернулась на бок, все-таки разлепила непослушные веки…