Каурай. От заката до рассвета. Часть 2 - Александр Артемов

шуруя штыком в поисках своей сабли с кинжалом. Бросать их тут, как говаривает Кречет, было не можно. Времени до вечера все меньше. — Но теперь нам с Горюном уж точно придется воспользоваться услугами острожьей кузни. Распорядишься, пан?

— Поглядим, — загадочно пробубнил Рогожа.

— И на том спасибо.

Глава 6

Уже темнело, и раскрасневшиеся от горилки атаманцы начали клевать носом. Игриша самого клонило в сон. Со всей этой беготней с метлой, котами и горилкой он так и не урвал себе поживать и теперь мечтал только об одном — забиться в какой-нибудь уголок с ломтем хлеба, а потом уснуть. Бесенок, однако, не знал ни устали, ни меры — если дело касалось употребления горилки. Мальчик хлестал одну стопку за другой, в его глазах все ярче разгорались озорные искорки.

— А что насчет нового воеводиного подручного, опричника? — все пытал Милоша Рюк. — Видал его?

— Опричника? — нахмурил лоб тот. — Какого такого опричника?

— Ха, говорил же что враки! — воскликнул кто-то из атаманцев.

— Да ты погоди, — остановил его Рюк. — Не знаешь что ли кто такие опричники?

— Неа, — покачал головой Милош и плеснул себе еще горилки.

— Мне кажется, мальцу уже хватит, — покачал головой Берс и убрал полупустую бутылку со стола. — А опричника, дружок мой, легко узнать по собачьему черепу, который тот возит на лошади. Это их цеховой символ, знак сношений с нечистой силой. Иные таскают с собой еще и метлу, если вхожи еще и в круги ведьм и ведьмаков. От того их так и называют — опричники, сиречь ходящие опричь, или вне мира живых, ближе к мертвецам, вампирам и прочим чертям с бесами. Опричники бродят по полям сражений, вокруг сожженных деревень и чумных мест, похищают детей и поднимают трупы, дабы они им служили. Уроды они — один краше другого. Гутарят, по свету бродит один такой хер — с двумя лицами. Одна морда у него там, где надо, а другая прямо на затылке. Видел такого?..

— Двухголовых что-то не видал, — покачал головой Милош, довольный своей полезностью. — Но тут приезжал один горбатый… с собачьим черепом, как ты сказал. Железа на нем — во! а сам урод хоть на ярмарку отправляй. И лошадь такая злющая, только моргни — голову тебе откусит.

— Это не тот, у которого еще оглобля такая, что лошади можно голову срубить? — спросил Коляда.

— Он самый! Называет себя Каурай.

— Ты чего встречал его, Коляда? — поинтересовался Рюк.

— А то, — кивнул клыкастый разбойник. — Когда кречетовы молодчики во двор высыпали, я видел с ними опричника с огромным мечом, который убивал моих людей, одного за другим. Млада он вовсе слету разрубил напополам.

— С коня?..

— С коня и наземь. И кишки во все стороны. А еще я видел с ним черного кота, который вырвался из пылающей конюшни — размером с телегу!

— Это уж у тебя башню со страху свернуло! — хмыкнули со стороны.

— Нет, — всплеснул руками Коляда. — Мои люди его тоже видели. Любой подтвердит. Такого страху натерпелись…

— Опричник, огромный котище, который не горит в огне… Что за черта вызвал к себе Серго?!

— Гриш, подтвердит, — засмеялся Милош, — вместе с ним и приехал!

— Правда? — вскинул жирные брови Рюк.

— А то! — ухмыльнулся Бесенок и громко икнул. — Правда же, Гриш?

Страшно уставший Игриш не сразу понял суть вопроса, и пару ударов сердца не мог понять, почему атаманцы разом замолкли. Но когда до него дошло, что все головы разом повернулись к нему, он едва не выронил метлу, которой выметал разбившийся горшок. Его словно ковшом ледяной воды окатили.

— Ик! — в звенящей тишине снова икнул Милош. С лестницы застучали шаги:

— Пан Рюк!

— Чего? — развернулись телеса.

— Гости прикатили. Распрягаются. Прикажешь?

— Уже? Берс, распорядись!

Его подручный, распихивая ногами вездесущих котов, быстро скрылся за скрипучей дверью. Рюк тем временем повернулся к оцепеневшему Игришу и заинтересованно забарабанил железяками о столешницу:

— Правда, что говорит этот пьяный дурачок?

— Да, — вынужден был кивнуть Игриш и принялся лихорадочно соображать, как бы выпутаться из положения и не наговорить лишнего. — Он… похитил меня и вез с собой… уж не знаю куда. Насилу сбежал…

— Чего ему надо в Пограничье? — посыпались вопросы с разных сторон. — Наших детей воровать и мор наводить?

— Еще чего. За нами гнались наемники из Фебора, — сказал Игриш и сглотнул комок в горле, невольно вспоминая эту дикую скачку. — На него точит зуб сам воевода Крустник.

— И тут этот Крустник? — цыкнул зубом горбоносый казак Щурый. — Везде свои пальцы пустил, изверг.

— Да и пусть забирает этого горбатого — нам тут эта погань не нужна!

— Поговаривают, от опричников и завшиветь можно…

— Эх, баню бы сейчас… — запричитали разомлевшие атаманцы, уставшие от препирательств и склок. — Замаялся уже блох считать! А то будем как этот горбатый.

— Да, Клюнья, а чего там про баню?

Игриш с облегчением хлопнул себя по лбу и, опережая свою тень бросился во двор — со всеми этими хлопотами он и думать забыл про растопку. С утра они с Бесенком (в основном, конечно же, вкалывал Игриш) накололи целую гору бревен, и им пришлось порядочно потрудиться, чтобы перетаскать их в крохотное строение, которое служило баней. Однако до растопки руки так и не дошли.

На выходе мальчик едва не налетел на крайне взволнованного Берса, но тот даже не посмотрел на него. Оказавшись за дверью, Игриш заметил с десяток ярко разодетых мужиков, пыльных и уставших с дороги, которые разжигали костры и устраивались прямо во дворе. Прокрутив в голове сколько бочек с горилкой ему еще предстоит откупорить и сколько белья им с Клюньей назавтра придется выстирать, в сопровождении пары надоедливых кошаков он отправился топить баню.

Полати да печь — вот и вся баня. От стены до стены дай бог если удастся сделать пару шагов. Как тут поместится вся ватага, Игришу было решительно непонятно.

Не успел он раздуть огонь в печи, как за его спиной скрипнула дверца. Он обернулся — перед ним стояла бабка Клюнья, все такая же ветхая и крючковатая старая ворчунья.

— Да топлю, топлю уже! — выпалил Гриш и приготовился выслушать очередную порцию “Ну держииись!” по поводу его медлительности.

Однако Клюнья не спешила размыкать стянутые в нитку сухие губы. Ее морщинистое лицо застыло в каком-то блаженном выражении. Прежде полуслепые желтушные глаза нынче плотоядно и молодо сверкали огнем и обшаривали Игриша с головы до пят.

Отчего-то мальчику стало дурно, и он поспешил выйти на воздух, но бабка загородила ему дорогу.

Облизнув свои бескровные губы, Клюнья сложила их в