Избранные циклы фантастических романов. Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Малинин Евгений Николаевич

Я снова щелкнул регулятором, но вместо того, чтобы повернуть его назад, начал постепенно прибавлять освещение. Комната медленно начала выступать из темноты.

– Включай, включай свою светильню, чего боисся, – донеслось со шкафа.

Я повернул регулятор до отказа. Две яркие лампочки осветили сидящего на шкафу… Ну как вам описать это существо. Когда он спрыгнул со шкафа и начал, размахивая коротенькими ручонками, медленно опускаться прямо на мои ноги, я очень хорошо его рассмотрел. Это был старичок ростом меньше полуметра, но при этом сложен он был весьма пропорционально. Из одежды на нем были только короткие синие спортивные трусы с эмблемой «Динамо» – те самые, которые затерялись где-то в квартире с полгода назад. Короткими трусы, конечно, были только для меня, поскольку старикана они укрывали от подмышек до колен. Вся голова деда, а также лицо, шея, голые плечи и руки были покрыты короткой белой шерстью. Именно шерстью, а не волосами, настолько плотным был этот покров. Согнутые для приземления ноги были покрыты такой же шерстью. Только маленькие ладошки размахивающих рук и ступни отсвечивали чистой розовой кожей.

Я с открытым от изумления ртом наблюдал за его плавным, словно отснятым рапидом, полетом. Наконец он достиг кровати – в последний момент мне удалось убрать с места его приземления свои ноги. Старичок прикроватился, тренированно сгруппировавшись, и я увидел, что на макушке покрывавшая его шерсть вытерта до глянцевитой розовой лысины. Завершив свой акробатический прыжок, старичок уселся на покрывало, пристально посмотрел на меня высверкивающими из шерсти, ярко-голубыми глазками, вздохнул и неторопливым, каким-то деревенским говорком произнес:

– М-да! Ну как есть – вьюноша неразумный. А ведь уже двадцать шесть. Пора бы и умишком каким-никаким обзавестись.

– Вы кто? – изумленно пролепетал я.

Дедок не торопился отвечать, продолжая пристально меня разглядывать. Я начал постепенно приходить в себя. Подтянул под себя ноги и уселся на своей стороне кровати, в свою очередь уставившись на старичка. Мы помолчали. Затем старик пожевал скрытыми шерстью губами и раздумчиво заговорил:

– М-да. Эхе-хе. А вообще-то ты очень похож на свою бабку. Особенно когда она была помоложе. Ох и красивая была – просто загляденье. Только она еще и страсть какая сообразительная была. Помню, как меня первый раз увидела, сразу догадалась кто я. «А я, – говорит, – для тебя подарочек приготовила», – и подает мне ложку, новую. Ох и хороша ложка была – лет сорок только ею кушал. Жалко Силантий расколол ее, паразит. Он давно на нее глаз положил, все просил: «Отдай… отдай… отдай» – чумичка попрошайная! Я не отдал, так он ее расколол. Такая ложка – чистая липа. – Дедушка пригорюнился, погрузившись, похоже, в воспоминания о ложке. И тут меня осенило. Я спустил ноги на пол и встал. Старикан сверкнул глазом и, весь подобравшись, напряженно спросил: – Ты далеко?

– Вы не уходите, я мигом… – проговорил я и ринулся на кухню.

Там, выдвинув верхний ящик стола, я нащупал подаренную мне лет пять назад десертную серебряную ложку и опрометью бросился в спальню. Но, открыв дверь, я увидел, что кровать опустела. Я разочарованно опустил руку, но в тот же момент из-под кровати выбралась черная крыса с длинным черным хвостом и здоровенными розовыми лапами. Ловко перебирая этими лапами, она быстро взобралась на покрывало и уселась на месте пропавшего старикана. Я моргнул и в следующий момент увидел белого шерстяного старичка, завернутого в динамовские трусы и сидящего на прежнем месте. Он с огромным интересом разглядывал зажатую в моей руке ложку.

– Это вам – подарок, – располагающе улыбнувшись, проговорил я и протянул старичку ложку. – Настоящее серебро, ни один паразит, даже Силантий, не расколет.

Дед неуловимым движением покрытой шерстью руки выхватил ложку, сунул ее в рот и укусил. Затем внимательно рассмотрел место укуса и тут же спрятал ее в трусы.

– Спасибо, вьюнош. Спасибо.

Я снова забрался на кровать и уселся напротив старика.

– Так вот, о бабке о твоей – была Пелагея Дормидонтовна женщиной очень умной и талантливой…

– Позвольте! – неучтиво перебил я старичка. – Что-то вы путаете! Бабушку мою звали Анна Ивановна, уж это-то я точно помню.

– Это когда она умирала, ее звали Анна Ивановна. А когда я ее узнал, ей было всего четыре года и звали ее Пелагея Дормидонтовна… И как нехорошо старших перебивать. Э… э!

– Как же не перебивать, когда вы мою любимую бабушку, единственного моего близкого человека, называете каким-то странным, заскорузлым именем. Да я могу свидетельство о смерти предъявить!

– Эх, вьюноша, это что ж ты казенной бумаге больше веры имеешь, чем живому существу. Ну-ну, и как же ты на белом свете живешь-то? – Старик укоризненно покачал головой, сверля меня своими глазенками.

– Вы мне зубы не заговаривайте. Казенную бумагу мне государственные органы выдали. Государственные! На основании паспорта! А вас, живое существо, я первый раз в глаза вижу.

– Да-а-а, – задумчиво протянул дед, подняв глаза к потолку. – Вьюноша не только неразумный, да еще и упрямый. Прям горе. Чую, сейчас он и с меня пачпорт потребует. – Он опять уставился на меня. – Ну подумай сам, за сто девяносто шесть лет жизни сколько раз умный человек прозвище поменяет? А?

Я опешил:

– Вы хотите сказать, что моя бабушка прожила сто девяносто шесть лет?..

– Ничего я не хочу сказать! – разнервничался вдруг старикан. – Чего мне хотеть сказать, когда я с твоей бабкой сто девяносто два года знаком был. Да не просто знаком! Мы с ней вообще не разлей вода были! Она меня и сюда перетащила, а то бы я со своей Серпуховской заставы шагу бы не сделал! Эх, видела бы Софьюшка своего тупого внука! – Он опять горестно замотал головой.

Я, похоже, окончательно потерял нить разговора.

– Какая Софьюшка?

– Какая, какая? Бабка твоя!

– Что-то я совсем ничего не понимаю. Вы только что заявляли, что бабушку звали… как-то там Дормидонтовна. Теперь говорите – Софьюшка. У нее что, как у рецидивиста какого, несколько кличек было?

– Сам ты рецидивист! И рецидив у тебя – глупость непроходимая! И наглость немереная! Это ж надо, родную бабку рецидивисткой назвать!

Теперь помотал головой я:

– Знаете что, давайте по порядку. А я молчать буду и слушать. Может, хоть что-то пойму.

– Ну наконец-то просветление наступило. А то я уж думал, все – совсем мозгов нет. – Старик помолчал, укоризненно выглядывая из своей шерсти, но я сдержался, ожидая продолжения.

– Так вот я и говорю, бабушка твоя сызмальства умница была и очень талантливая. Помню, увидела меня первый раз, сразу догадалась, кто я. «А я, – говорит, – для тебя подарочек приготовила», – и подает мне ложку новую. Ох и ложка хороша была – лет сорок только ею кушал…

Я буквально взвыл, но про себя. А дедок лукаво так на меня поглядел, как будто ожидая моей реакции, а затем легонько усмехнулся и продолжил:

– Рано она свой дар почувствовала и поняла. Это ж надо, в четыре годочка меня усмотреть! Потому и овладела своим даром глубоко. И чего она только не умела!.. – Старичок опять замотал головенкой, только теперь уже от восхищения.

– А про тебя говорила: «Внучок мой посильнее меня будет. Вот увидишь, Гаврюша…» Гаврюша – это я, меня Гаврила Егорыч кличут, – уточнил дед. – «Да-а-а. Вот увидишь, Гаврюша, в силу внук войдет – все ему подвластно будет». Я, правда, не очень в это верил, хотя она редко ошибалась. Да и то верно, что дар-то через поколение передается, а значит, и у тебя должен был быть, и не маленький. Только учить-то тебя некому было, рано бабка умерла. А без науки – какой маг. А бабка твоя умирала, все твердила: «Вот посмотришь, Гаврюша, сам все постигнет», – это она про тебя.

Вдруг старик встал на кровати, выпрямился во весь свой карликовый рост, упер руки в лампасы на трусах и грозно заорал:

– Вот я и увидал! Приносит вьюнош неразумный магическую вещь в дом, бросает ее без присмотра, а затем еще и всяких друзей приводит. Ну совсем как есть – без мозгов!