Вершины и пропасти - Софья Валерьевна Ролдугина

начисто вымыли-выстирали, она теперь как белёное полотно. Чем хочешь, тем и крась.

Телор тоже вздохнул прерывисто – и улыбнулся, так, словно этой улыбкой боялся разбить кого-то.

Может, Илку; может, самого себя.

– Это не беда, – произнёс он, приближаясь и подсаживаясь на краешек бревна, достаточно далеко, чтоб не мешать. Киар, который до того замолк, теперь с любопытством вертел головой, поглядывая то на подружку, то на незнакомого киморта-северянина. – Теперь всё не беда… Расскажи-ка мне о юге; я там давно не был.

– Да что я видела-то, сидя в оазисе?

– Вот что видела, то и расскажи.

Они так и просидели рядом – и за трапезой, и потом. Проговорили бы, пожалуй, целую ночь, но Алаойш разогнал их и отправил спать: назавтра ведь собирались выступать к Ульменгарму.

А сновидения между тем были тревожными.

…Ему снилась Фогарта – но совсем маленькая, какой он забрал её из семьи; девочка лет четырёх, не больше. Она играла на полу его комнаты, серьёзно насупив рыжие брови, и подползала то к маятнику, то к свитку, спрашивая время от времени: «А это можно?» Он кивал или неопределённо хмыкал в ответ, слишком увлечённый чтением, пока не заметил вдруг, как детская рука тянется к большой чёрной змее.

– Можно?

– Нет! – вскочил он, опрокидывая и стол с горой манускриптов, и чернильницу, но оказалось уже поздно: щёлкнула ширма, и детский силуэт промелькнул уже за ней.

Как и змеиный хвост.

Подбирая на ходу нелепо длинные полы хисты и рукава, Алаойш выскочил наружу, в сад; бежал изо всех сил по скользкой от росы траве, стряхивая липнущие к лицу лепестки чийны, однако никак не мог догнать маленькую беглянку. Он проскочил заросли насквозь, срезая путь, и очутился на поляне, по колено затянутой туманом. Там тоже стояла девочка, но другая, постарше, в том прелестном возрасте, когда дитя превращается в девушку.

– Ты выберешь меня? – тихо спросила она – и обернулась.

У неё были чёрные волнистые волосы и глаза удивительного золотого оттенка; у Алаойша язык присох к нёбу.

– Я…

– Такой красивый! – всплеснула девочка рукавами. – Я тебя люблю!

– Так ты же ещё только ребёнок, – попробовал он урезонить её.

Девочка нахмурилась.

– Ты говоришь это, потому что я стала кимортом в двенадцать лет, а тебе талантливые нужны, – с обидой произнесла она. Алаойш хотел сказать, что это не так, но не смог, потому что онемел; лицо у девочки страшно исказилось, покрываясь змеиной чешуёй. – Ты… тогда я тебя ненавижу!

Она метнулась к нему, вскидывая рукава, и рукава обратились в чёрных змей.

Алаойш отшатнулся – и проснулся наконец.

Сердце у него билось так, словно пыталось вырваться наружу сквозь рёбра.

«Ну и приснится же».

Утренняя трапеза прошла в каком-то полузабытьи; Дёран же, лишь раз глянув на него, точно понял что-то по выражению лица и произнёс, глядя в сторону:

– Если в Ульменгарм отправятся не больше трёхсот человек, я смогу провести их своими тропами. Вчетверо быстрее обычного.

Алаойш хотел ответить, что спешить некуда, но вспомнил тревожный сон – и спросил:

– А сумеешь?

Дёран только фыркнул и откликнулся снисходительно:

– Я ведь не Сэрим, чтобы отнекиваться от собственных сил; лишнего я на себя не возьму, но если уж сказал, что могу, то, значит, могу.

– Тогда я поговорю с наместником, – ответил Алаойш, поднимаясь на ноги.

Через час всё было решено.

Ехали они и впрямь быстро – куда быстрей, чем можно было бы представить. Туман в какой-то момент сделался гуще, и гурны теперь по грудь утопали в нём, почти как в проклятом сне. Пахло то дымом и человеческим жильём, то сыростью и прелостью дремучей чащи. За туманом, как за колдовской завесой, окрестности искажались до неузнаваемости: сторожевая башня обращалась столетним деревом, колодец – бродячей собакой, стена вокруг деревни – непролазными зарослями… Дружинники вскоре притихли и стали стараться ехать друг за дружкой по пятам, чтоб не потеряться. А над всей процессией звучала, не умолкая, печальная, будоражащая, обречённая мелодия – словно семиструнка плакала навзрыд, захлёбываясь.

Киморты тоже зябко ёжились, но по другой причине: морт, холодная, серая и вязкая, колыхалась вокруг, изменялась, и от её беспрестанного движения вскоре начинало мутить.

Когда впереди показались стены Ульменгарма, то с облегчением выдохнули, кажется, все.

Хоть Мирра и прибыл посреди ночи, встречала его целая процессия. Эсхейд в богатом облачении, сопровождаемая не только воинами из её личной дружины, но и воеводами, также разряженными кто во что горазд; Зита с младшими сыновьями лорги, не знающими, куда себя девать, но вышедшими поприветствовать старшего братца; богатые купцы, учёные мужи и простой люд… Сэрим тоже был среди встречающих – и первым шагнул из толпы, сбивая торжественный настрой.

– Друг Дёран! – завопил он, распахивая объятия. – То-то у меня уши свернулись в трубочку! Как чуял, как чуял, что больше никто не может так ужасно играть!

– Друг Сэрим, – с прохладцей откликнулся тот, ловко уворачиваясь от навязанных объятий; на третий или четвёртый раз не выдержал, рассмеялся и сам обнял приятеля, стиснув так крепко, что рёбра едва не хрустнули. – По карманам можешь не шарить – у меня нынче ни золота, ни серебра.

– Что, на юге так плохо подают? – хмыкнул Сэрим. – Да тебе даже петь не надо, за одну смазливую рожу, небось, кошель выворачивают и последнее отдают.

– Ты, видно, слишком хорошо облегчил там кошели, вот и нечего подавать, – в тон ему ответил Дёран, разжимая наконец объятия. Замер, заглянул в глаза. – Ну что, как тут, на севере?

Ответить он не успел – запоздало грянули трубы, возвещая о прибытии наместника Мирры и его войска, а затем Эсхейд стала держать речь; пока она говорила, Алаойш искал глазами в толпе знакомое лицо, но так и не разглядел. Тревога его усилилась. Улучив момент, он ухватил Сэрима за рукав и отвёл в сторону, а затем прямо спросил:

– Где Фогарта? С ней всё в порядке?

– Спит, небось, как младенец, часа два или три как ушла от меня. Обсудить, конечно, есть что, но всё подождёт до завтра, – отмахнулся от него Сэрим. И потёр руки. – Ух, и покутим же! Давно мы втроём не собирались, как бы не полвека уже. Знаю я тут одно хорошее заведение… – начал было он говорить, напоказ окидывая взглядом город, и вдруг осёкся. – Да чтоб меня! Дирижабль исчез! Только недавно болтался у причальной мачты!

– Дирижабль?.. – не понял сначала Алаойш. А потом до него дошло. – «Штерра», ну конечно, и её капитан. А теперь, любезный друг, расскажи-ка мне, что такое вы обсуждали с Фогартой, что она посреди