Наследие Иверийской династии. Господин Демиург - Нина Малкина

как она спасла меня, как прижималась. Она слышала моё сердце, но и я слышал её сердце. Оно не обманывало. Как бы ни исказил Тезарию Иверийский замок, на какие бы решения он её ни толкал и как бы ни отравлял её душу, ни заставлял метаться, как больную, всё это излечится, стоит ей только оставить эти стены. Я буду ждать Тезарию Горст… Рискуя, оставлю нашу фамилию. Потому что знаю: она найдёт меня. Она придёт. Она выберется. Ни во что я не верил сильнее, чем в то, что она избежит кары и сможет заслужить прощение. Я верил в Тезарию больше, чем в Создателя.

В моё озарение неожиданно врывается колокольный звон. Это королевская песнь, с которой начинается любое иверийское оповещение. Улыбки людей светлеют, как всякий раз, когда что-то напоминает им о любимых королях. Люди ещё не знают, что следом будет звон траурный, разделяющий их жизнь на до и после.

Мысль торопится и осознаёт весь масштаб нашего злодеяния: уже завтра начнутся кровавые битвы. Лангсорд, ещё недавно загадывавший желания, будет осаждён, на его улицах воцарится хаос и пойдёт дальше, по всему королевству. Когда в города и деревни войдут войска Ордена Крона, а в том, что это случится скоро, сомневаться не приходилось, в хаос погрузится и весь Квертинд. Армии господина сильны и могущественны, они не оставят шансов обезглавленному королевству. Не найдётся героя, способного это изменить.

Вот звенит траур, лица в дилижансе меняются, неверяще переглядываются, и в этот момент происходит то, чего я так боялся всё это время: горьким надрывным плачем заходится королева.

– Тшшш, тшшш, – баюкаю я, но в этот раз не срабатывает.

Крик набирает силу, заполняет весь дилижанс, выталкивает из него скорбь. Ужас теснит грудь, подсказывает: смотри же, смотри, что ты натворил! Погибли короли, погибает их дитя, и ты – причина и свидетель.

Дилижанс останавливается для очередного пассажира.

– Спи, спи, тихо, пожалуйста! – молю я, надеясь, что младенец меня услышит.

– Королей убили, – пыхтя, оповещает всех вошедший человек.

С лица у него течёт, он бежал. Я подбираюсь, прячусь, потому что узнаю в этом незнакомце Пирама, одного из коридорных. Он скользит по мне взглядом, кривится от плача ребёнка и… продолжает, так и не поняв, кто перед ним:

– Обоих порешили. И его, и её, ещё беременную. Конец династии! Все уходят из Иверийского замка: повара бросили кипящие котлы, слуги похватали пожитки… Даже ключник оставил свой пост. Все сбежали.

Кто-то заплакал в голос, едва не перекрикивая младенца у меня на руках, залулукали рудвики. В дилижансе начинается суета.

– Что же будет, ой что же будет! – вопит молодая девушка с задних лавок.

– Пропадём, вот что будет, – бурчит себе под нос женщина, не сводя глаз с меня. – Да что ж ты нам и без того раненную душу-то рвёшь, мужик! Покормить надо ребёнка!

– А? – я ошалело трясу орущий свёрток.

– Дай-ка, – говорит женщина, и я тут же прижимаю к себе дитя, отворачиваюсь.

Не дам.

– Что ж ты дикий-то такой! – ругается рыжеволосая горожанка. – Дай, говорю, малыша покормлю. У меня молока много.

Несколько секунд я решаюсь, но новый крик королевы, её покрасневшее, распухшее личико пугают сильнее, чем любые грядущие опасности. Я передаю Амелию Иверийскую чужой женщине, а она вручает мне своего ребёнка. Мы с ним с недоумением смотрим друг на друга, удивлённые решением его матери.

Женщина же отворачивается к стене, обнажает полную белую грудь и затыкает ею кричащий рот.

В установившейся тишине раздаётся выразительное чмоканье.

И снова – гвалт, причитания, обсуждения. Над столицей льётся тревожный гибельный звон Храма Семи Богов и окраинных колоколен.

– Семеро богов, спасите и благословите Квертинд, сберегите нас от бездны, от скверны, от злого человека, – шепчет рядом со мной старуха.

– Прощения, прощения, – молюсь и я.

Прощения прошу у королевы. За смерть её родителей. За то, что вместо молока матери она вынуждена вкушать молоко чужой случайной женщины. Однако какова она, эта женщина! Ловко придумала! И не побрезговала!

– Как зовут-то? – спрашивает она.

– Кем, – растерянно представляюсь я, держа на вытянутых руках чужого ребёнка.

Потом, осмелев, сажаю мальчика на колени. Как своего. Чудно всё это!

– Да не вас, её, – смеётся попутчица, кивая на младенца.

«Юная королева Квертинда, хранительница величайшей из магий Амелия Иверийская, отныне единственная и последняя из династии».

– Юна, значит, – вторит мне женщина, и я понимаю, что произнёс вслух только первые три буквы.

Ужасаюсь тому, что едва не погубил себя и дитя. Стоило сказать это всё целиком, назвать имя – и обет Девейны уничтожил бы меня. Но я жив, значит, у судьбы на меня свои планы.

– Троллье дерьмо, – срывается с языка ругательство Мирасполя, и кто-то рядом одобрительно кивает, соглашаясь.

Отныне я должен говорить, как народ. Но говорить как можно меньше. До прихода Тезарии…

– Бросила вас мамка, да? – сюсюкает женщина, убеждённая в своей проницательности. – Да только папка у тебя хороший, с ним не пропадёшь. Я такие вещи нутром чую, – она поднимает глаза на меня. – Вы не переживайте, не пропадёте. Я из Маланты под Нуотолинисом, но я замужем и мужа люблю. Но у нас баб одиноких много, возьмут под крыло. И дочку, и вас. Нынче отцы – большая редкость. А я сразу вижу: дочь ваша. Похожа как две капли воды. Ваша же? – всё-таки сомневается в своих выводах женщина.

Я смотрю на столицу. Не дома – мраморные корабли, после гибели севшие на отмель. Они тревожно дрожат от звона. Впереди их ждёт жестокая война, сражения, интриги, битвы за трон, хитрости политических гениев и гибель наследия Иверийской династии. В новом мире не будет жизни малышке. Поэтому смело отвечаю:

– Моя.

Ожидаю удара, смерти, гибели, кары Девейны. Или, того хуже, проклятия Создателя, самого Крона. Но магия богов молчит, полностью признавая мою правоту.

– Вот и славно, вот и молодец. Поедемте с нами на гребной лодке до пересадки на Большой Квертиндский тракт, а там – дилижансом на север. Туда война нескоро доберётся, там и спасёмся, – женщина оправляется, отдает мне уже спящую малышку, забирает своего ребёнка. – Заодно и сэкономим. У нас там козы водятся, козьим молоком будете отпаивать, оно всё лучше для младенцев, чем коровье. Им и меня бабка выкормила, когда мать бросила. Что ж за проклятье такое, что матери в Квертинде своих детей бросают, а? Да вы не горюйте, Кем, справимся. Вы