Легенда о сердце леса - Чики Фабрегат

из пижамы. Самое страшное – это тонкие трубки, торчащие у него из обеих рук. И с первого взгляда непонятно, входит ли через них жизнь или покидает его. Я пытаюсь дышать через рот, чтобы не чувствовать запах больницы, что даётся мне всё труднее. Джон вопросительно смотрит на меня, его мать улыбается мне, чтобы заставить меня что-то сказать. А у изножья кровати Джона сидит парень с коротким именем. Он высокий, и вокруг него клубится синеватая дымка, похожая на ту, что окружала бабушку, когда я поздно вернулась домой.

– Так это ты уличный спаситель, – говорит он и так широко улыбается, что вокруг его глаз появляются морщинки. Он дьявольски красив.

Я поворачиваюсь к Джону. Тот по-прежнему выглядит ужасно, но я готова поклясться, что он тоже улыбается, хотя и едва шевелит губами. Парень с коротким именем говорит, что ему пора идти, обходит кровать и встаёт у изголовья, спиной к Грете, которая напряглась. Я слышу, как учащается её сердцебиение, и замечаю, как парень на прощание похлопал Джона по укрытой простынёй ноге. Грета тоже видела это, но быстро отвела взгляд. Так вот что её беспокоило. Возможно, здесь кроется и причина злости Джона. Когда парень выходит из палаты, тишина, которую он оставляет внутри, становится ещё гуще.

– Все о тебе спрашивают, – говорю я, чтобы нарушить молчание.

– Если бы я знал, что стану таким популярным, я бы раньше прыгнул под грузовик.

Джон смеётся над собственной шуткой, что вызывает у него приступ кашля, который причиняет боль даже мне. Грета спешит дать ему воды, но не обнимает его и не кладёт руку ему на лоб, как это делала бабушка со мной. Это настолько отстранённый жест, что, как ни странно, он вызывает у меня отвращение.

– Я пойду выпью кофе, раз уж ты не один, – говорит Грета.

Она бесшумно выходит, и я наконец выдыхаю. До этого момента я даже не осознавала, что задерживала дыхание.

Глава 11

Красный и чёрный, розовый и серый

По дороге домой я останавливаюсь в лесу. Мне нужно поговорить с Лиамом, рассказать ему, что происходит, и попросить его помочь всё понять. Возможно, с ним тоже происходят какие-то изменения, а может, он открыл в себе какие-то новые способности. Когда я зову его, появляется Раймон.

– А что с Лиамом?

Он улыбается.

– Я тоже рад тебя видеть.

Иногда мне кажется, что Раймон становится слишком человечным. Каждый раз, когда он шутит, немного сердится или делает что-то, не соответствующее эльфийскому поведению, я задаюсь вопросом, настоящее ли это или он притворяется ради меня.

Мы идём по лесу, я говорю, а он слушает, не перебивая. Я рассказываю ему, что произошло с Эвией, о цветных эмоциях, о том, что она сказала. Кажется, его ничто не удивляет.

– Она попросила меня прийти в лес.

Он кивает.

– Мой брат знает?

Я хочу услышать от него «нет», что Лиам ничего не знает. Если бы он знал, он прибежал бы поддержать меня. Но ответ Раймона поражает меня, как взорвавшаяся в руке лампочка, как тысяча уколов в кожу или даже глубже.

– Лиам всегда знает всё, что происходит.

Второй раз за несколько дней я задаю ему вопрос, на который не хочу знать ответ:

– И об отце тоже?

Вокруг ни звука. Не слышно даже порхающей птицы, грызуна или хруста ветки под нашими подошвами. Это я. Я заблокировала всё, что приходит извне. Раймон шевелит губами передо мной, произнося слова, но я их не слышу. Я остаюсь так на некоторое время, в приятной, усыпляющей тишине. Я могла бы сесть под одним из этих стволов и спать часами. Прошло много времени с тех пор, как я оставалась в полной тишине. Раймон замолкает и впивается в меня своим чёрным взглядом. Он размахивает руками перед моими глазами, а затем берёт меня за плечи, чтобы встряхнуть.

– Прекрати!

– Ты напугала меня. Что ты делала?

– Тишину.

Думаю, я бессознательно блокировала его, чтобы не слышать, но это было так здорово, что я пообещала себе делать так каждый день. Найти место, где можно ничего не слышать ни голосов в голове, ни слов снаружи. Может быть, я даже смогу закрыть глаза и не видеть цвета или не чувствовать то, что чувствуют другие. Если эльфы-эмпаты смогли уединиться в затерянном уголке леса, то я должна найти собственное убежище, иначе я сойду с ума.

– Оставь, Раймон, я не хочу сейчас об этом говорить.

– Как тот парень после аварии?

– Вот об этом я и хотела поговорить. Знают ли эльфы? У меня неприятности?

– Мы беспокоимся, Зойла. Ты обещала не делать этого, и если Совет узнает…

– Да ладно, они ничего не могут мне сделать.

Тон моего голоса легкомысленный, почти шутливый, но Раймон очень серьёзен.

– Они могут убедить тебя. Если они посчитают, что ты подвергаешь опасности наши семьи, они заставят тебя вернуться.

– Я не вернусь!

– Ты что, не понимаешь? Ты бы вернулась в лес и была бы в восторге от этого. Ты бы жила там так же счастливо – мне не нравится, как звучит это слово, когда он его произносит, – как твой отец или любой из нас.

– Ты бы так поступил?

Раймон смотрит в сторону. Он думает, что я не заметила, но на десятую долю секунды отводит взгляд.

– Не только я владею даром убеждения.

– Но ты же в Совете. Ты бы сделал это, Раймон?

Он берёт меня за руки, и мне становится холодно. Я привыкла к его температуре, но сейчас его прикосновения как лёд.

– Ты мой свет, Зойла. Я готов умереть за тебя.

«Я охраняю твой сон».

Это не ответ на мой вопрос. Я смотрю на него и сосредотачиваюсь. Он и правда сделал бы это, умер бы за меня без колебаний, но красный цвет его любви не такой яркий, как тот, что окутывал Эвию. Плюс к тому Раймона затуманивает серая масса, не покидающая его уже несколько дней.

– Совет рассчитывает на следопытов. Они заставили бы тебя вернуться.

Я спрашиваю его, кто такие следопыты, и он возвращается к хорошо знакомому мне тону.

– Следопыты – это заклинатели, которые следят за эльфами, покидающими лес. Они следуют за ними и, если те подвергают опасности наше укрытие, убеждают их вернуться. Они также должны позаботиться о людях, которые думают, что видели нас.

– Должны позаботиться? Боже мой, словно мафия, устраняющая свидетелей.

Если бы не скрытый смысл слов Раймона, я бы посмеялась над его непонимающим выражением лица. Он был похож на маленького дикого зверька, проснувшегося посреди большого проспекта в час пик.

– Я имею в виду, – продолжает он, – они работают над изменением их воспоминаний, чтобы люди забыли о том, что видели на самом деле.

Он говорит о заклинателях как о пришельцах, но сам является одним из них. Он мог бы заставить меня забыть, убедить вернуться.

– Именно это случилось с Эвией? Вы заставили её вернуться?

– Следопыты заставили отца её ребёнка забыть об их существовании.

Я пытаюсь переварить то, что он только что сказал, и мне совсем не нравятся мои мысли на этот счёт. Я ещё не до конца сформировала эту мысль, когда Раймон широко раскрыл глаза и покачал головой.

– Нет, нет! Они не убеждали его уйти, они просто заставили его забыть её, когда он уже ушёл.

Он не улыбается и не шутит. Он не пытается приуменьшить то, что говорит. Он просто смотрит куда-то мне за спину, как будто не видит меня.

– Что случилось, Раймон? Ты что-то не договариваешь.

Он пожимает плечами и указывает на дерево с туннелем.

– Мне пора идти.

– Убегать от ответа – это слишком по-человечески для тебя.

– Не делай этого снова, – говорит он умоляющим тоном, – пожалуйста. Не нарушай правил Совета.

Я покидаю лес с ощущением, что грусть Раймона пропитала мою кожу так же, как запах бабушкиных пирожков. Наверняка пройдёт много времени, прежде чем я смогу избавиться от этого чувства.

Глава 12

В ловушке образа

Я иду на автобусную остановку, как и каждый день на этой неделе, чтобы навестить Джона. Нужно некоторое время, чтобы его выписали, но он хорошо поправляется. Мы не говорили об аварии, он даже не поблагодарил меня, хотя по-своему, улыбкой, взмахом руки, подмигиванием, он