Нона из Девятого дома - Тэмсин Мьюир

от тюрьмы с запасом воздуха на десять часов и велели поторопиться.

Агламена посмотрела на Нону. Нона снова почувствовала себя несчастной, у нее горели щеки, под рубашкой она вся сопрела. Солдатка посмотрела на нее мрачно, как на чужую, и добавила:

– Заноси ее внутрь, к обогревателю. И медленно. Она замерзает.

– Нона не мерзнет, – возразила Пирра, но потом перехватила ее и другим голосом сказала: – Нона, да ты ледяная.

Прежде чем Нона смогла возразить, что на самом деле ей сейчас совсем тепло, даже жарко, Пирра двинулась в глубь зала. Зал был длинный, вытянутый и походил на склеп, украшенный ржавыми мечами. В стенных нишах валялся древний мусор и лежали длинные жуткие камни – правда, на них восседали люди в мантиях, из-за чего все происходящее имело вид пикника. Тусклые лампы были заключены в клетки, как и машины, которые она видела раньше. Свечи не горели, хотя Нона видела связки старых потекших свечей с наростами ужасного коричневатого жира, и лампы отбрасывали странные тени. Пирра тащила ее мимо удивленных скелетов и удивленных людей. Поначалу в темноте Нона приняла ходячие скелеты за худых людей и была в ужасе, увидев танцующие красные огоньки в провалах глазниц – но этот ужас ее зачаровал. Впрочем, времени все равно не было. Пирра нарушила тревожную тишину, позвав:

– Паламед… Пол!

И положила Нону рядом со светящимся красным обогревателем. От него пахло маслом и горящими волосами. Двое стариков еле успели убраться с дороги, потому что не могли перестать ей кланяться. Один поцеловал ей ботинок. Даже Кевин бы так не поступил.

– Это негигиенично, – сказала она с упреком, – там же микробы.

Но старики уже исчезли.

Ужасный Крукс тоже лежал там, продолжая бранить Пола и призывать на его голову всевозможные проклятия, которые Пол выслушивал невозмутимо. Человек ростом пониже держал нож и выглядел так, будто очень не хочет этого делать.

Нону положили на твердый холодный камень, и Пирра принялась согревать ее руки в своих. Руки Ноны стали очень бледными. Нона разглядела замешательство в форме бровей и губ Пирры. Потрогав предплечья Ноны, Пирра изменилась в лице.

– Откуда это? – Она указала на очень слабый след на предплечье Ноны, немного розоватый там, где была содрана кожа.

– Об твою молнию, – ответила Нона, а потом поняла: – Моя первая рана…

– Пол, – в отчаянии сказала Пирра, но Пол уже перешел от старика к Ноне. Он потрогал шею сзади, проверил глаза, посмотрел за ушами, ненадолго сунул палец ей в рот, ощупал подмышки. Нона отвернулась и увидела, что отвратительный старик смотрит прямо на нее, с тем же выражением мутных от боли глаз – с узнаванием. Он чего-то хотел от нее лично.

– Госпожа, – проскрипел он совсем тихо, – вы снова ушли. Моя госпожа, куда вы бежите? Вспомните катехизис и свои уроки, вспомните их хорошенько: сюда вы вернетесь из своего побега. Вам станет лучше, когда вы вернетесь. Вы помните это, Харрохак.

Нона прошептала:

– Извини, но я не Харрохак.

– Да, и ты уже говорила это раньше, – сказал старик. – Но кто ты, если не моя госпожа Харрохак?

Нона закрыла глаза. Тьма сомкнулась вокруг нее. В ней не было обогревателя, ламп, расставленных повсюду, и светильников в клетках, и толпы людей, набившейся в длинный пыльный зал. Она оказалась вне этого зала, вне огромного туннеля, она смотрела вниз на мертвенно-белую сероватую поверхность, на огромный пористый камень. Она спустилась вниз, проверила каждую пещеру и полетела по длинной центральной шахте, глубже и глубже.

Ее средние мысли заползли в ее верхние и нижние мысли. На мгновение ей показалось, что она умрет от этого.

– Там есть ящик, – сказала она, – и… в ящике есть кто-то, кто не я. Я – это я. Я не знаю, кто в этом ящике, не совсем, только – когда вы откроете его, я уйду, потому что я не смогу выжить, зная. И мне кажется, что там, в ящике, какая-то… девушка.

Лицо старика потемнело. Пол говорил:

– Механизм исцеления перестал работать. Организму не хватает… всего. Ее мозг умирает. Пара органов отказала. Множественные травмы. Очень интересно.

– Пол, – заметила Пирра, – ты как-то хреново ведешь себя с больными.

– Это интересно, но это не круто. Нона, как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – сказала Нона, – прекрасно. – Честность заставила ее добавить: – Мне тревожно и немного грустно, но хорошо. Я в порядке, а мое тело нет.

– Хорошо. Экстатический припадок. Так или иначе, она стабильна. Не регрессирует. Она не исцеляется, но и хуже ей не становится. Мы должны вернуть ее душу обратно…

– Немедленно, – закончила Пирра.

– Пять минут назад желательно, – сказал Пол.

Нона протянула руку и нащупала запястье Камиллы, запястье руки, которую она так сильно любила, которая купала ее и переворачивала для нее страницы журналов, кормила ее едой, которую Нона не хотела есть. Она посмотрела в лицо ушедшей женщины, которое та делила с мужчиной, которого тоже уже не было, лицо, отданное кому-то другому.

– Чем дальше я возвращаюсь, чем дальше мне придется вернуться… Это причиняет ей боль. Она не создана для этого. Она не в той форме.

– Не надо говорить. Не напрягайся, – велел Пол, но Нона не хотела, чтобы ее перебивали.

– Возможно, я не смогу тебе помочь, когда… я вернусь, – сказала она, не совсем понимая слово «я», – я стану другой. Я буду помнить все. Я запомню то, что пытаюсь забыть. Паламед… я не буду любить его. Я не буду любить Камиллу, или Пирру, или Табаско, или даже Лапшу. Я ничего не буду любить. Я не буду знать как. Я вообще не буду собой, или… я буду той, кто знает, а это знание будет означать, что я не Нона, а кто-то другой.

Практичный Пол сжал одну из ее рук и принялся тереть ее, чтобы согреть.

– Отлично, не беспокойся, – сказал он.

Ноне стало жарко и обидно.

– Я только что подробно рассказала тебе, что меня тревожит, и мне кажется, что это довольно важно.

– Нона любила Камиллу и Паламеда, – сказал Пол. – Нона любила Пирру. Это кончилось. Это позади. Но любовь не перестает. Мы тоже любили тебя. Паламед и Камилла любили тебя.

Пирра тоже была там, ее лицо маячило в темноте над головой Ноны. Губы скривились, как будто она мечтала о сигарете.

– Не волнуйся, малышка, – устало сказала она, – я-то буду и дальше тебя любить. Беда в том, что я не умею переставать. И знаешь, та, кто ты есть… была… прямо сейчас ты способна на большее, чем думаешь. Ты мне нравилась. Ты ему нравилась – Гидеону. Ты всегда нравилась мне и