Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

Превратив ноги несчастного козла в разлохмаченные, кровоточащие обрубки, майтера Мята швырнула последнее копыто в огонь и, сжимая в руке жертвенный нож, вновь повернулась к Окну.

– Прими же, о Нежная Киприда, в жертву сего прекрасного козла! Прими и услышь наши мольбы, поведай нам о грядущем. Скажи, что же нам делать? Любое, пусть самое легковесное, твое слово для нас драгоценно.

Переводя дух, она вознесла безмолвную молитву Киприде – богине, с минувшей сциллицы казавшейся ей ни много ни мало вторым, главным «я».

– Однако же, если тебе будет угодно противное…

Майтера Мята беспомощно уронила воздетые к Окну руки.

– Что ж, мы не ропщем. Не ропщем, но молим: удостой нас беседы посредством сей жертвы.

В сциллицу жертвы, принесенные богам на похоронах Дриадели, мягко говоря, не предвещали ничего хорошего. Горячо надеясь, что уж сегодня-то знамения окажутся более благоприятными, майтера Мята вскрыла брюхо козла.

– Киприда благословляет…

Громче, громче: взгляни, как они морщатся, напрягая слух!

– Киприда благословляет дух покинувшей нас сестры! – воскликнула майтера Мята, выпрямившись и расправив плечи. – И заверяет нас, что все содеянное майтерой зло ей прощено!

Козлиная голова покачнулась в огне, расшвыряв в стороны угольки – верный признак кровопролитной смуты…

Лихорадочно припоминая то немногое, что знала о науке авгуров – замечания, между делом брошенные патерой Щукой либо патерой Шелком, застольные уроки майтеры Розы, затевавшей разговоры о жертвах не столько затем, чтоб чему-либо научить ее, сколько чтобы внушить ей отвращение к пище – майтера Мята снова склонилась над тушей козла. Правая сторона животного касалась дарителя и авгура, возглавляющего церемонию, жертвователя и исполнителя обряда, а левая – паствы и города в целом. Вот эта краснота печени предвещает кровавые события, а здесь, среди сплетения вен, нож, означающий авгура (пусть даже она вовсе не авгур), указующий на угловатый, отчетливо различимый стебелек, почти наверняка стебелек мяты… и рукоять меча. Неужели ее ждет смерть от меча? Нет, клинок от нее поодаль. Быть может, ей предстоит взять в руки меч… но это уже случилось, не так ли? А вот во внутренностях очертания небольшой жирной рыбки (вполне вероятно, чебака) и груда каких-то округлых предметов – вероятно, колец либо ожерелий. Да, такое истолкование определенно будет принято с радостью. Вдобавок все они лежат поблизости от чебака, а один кругляш даже поверх, а значит, знамение вот-вот сбудется!

Рассудив так, майтера Мята поднялась на вторую ступеньку крыльца.

– Даритель! Богиня благоволит к тебе! Благоволит и весьма довольна твоим подношением!

А отчего бы нет? Козел превосходный, а Киприда, оставшись недовольна даром, наверняка не стала бы указывать на драгоценности!

– В скором времени ты обретешь немалое богатство, а именно золото и самоцветы.

Чебак, заулыбавшись от уха до уха, попятился назад.

– Ну а всех нас, весь наш город ожидают кровопролитие и множество смертей… разгул насилия, порождающего добро.

Охваченная желанием убедиться, что знак сложения, замеченный ею в козлиных внутренностях, на месте, майтера Мята вновь бросила взгляд на тушу, но знак исчез, а может, и попросту ей почудился.

– Увы, это все, что я могу разглядеть в сей жертве, однако опытный авгур наподобие патеры Шелка, вне всяких сомнений, увидел бы много большее.

Обращенный к толпе, окружавшей алтарь, взгляд ее остановился на Чебаке.

– Даритель вправе претендовать на священную пищу первым. Буде он пожелает взять себе долю, пусть выйдет вперед.

Бедняки оживились, принялись проталкиваться поближе.

– Предай огню кишки и легкие, сестра! – шепнула майтера Мрамор.

Как правило, в мантейоне, блюдя разумный, добрый обычай, разделывали жертвы на небольшие порции, если прихожан собиралось помногу, а сегодня на службу явилось по меньшей мере две тысячи человек, однако и жертв набрались многие дюжины, а на свое мастерство майтера Мята, откровенно сказать, не надеялась. Получившие по четверти туши прихожане отблагодарили ее восторженными улыбками.

Теперь пара голубей. Как поступить с ними? Раздать или сжечь целиком? Конечно, голуби – птицы вполне съедобные… но тут майтере Мяте вспомнилось, как Шелк во время последнего жертвоприношения Дриадели сжег целиком черного петуха. Да, внутренности птиц также можно читать, но проделывают это лишь изредка. С другой стороны, не обидится ли даритель, если она не прочтет этих?

– Одного прочтем и сожжем, – решительно объявила майтера Мята, – а другого разделим с богиней. Если хочешь забрать его себе, подожди здесь.

Даритель отрицательно покачал головой.

Жертвенные голуби сопротивлялись отчаянно, но, как они ни бились, как ни хлопали крыльями, перерезать обоим горло удалось без труда. Глубокий вдох…

– Прими же, о Нежная Киприда, в жертву сих превосходных голубей! Прими и услышь наши мольбы, поведай нам о грядущем. Скажи, что же нам делать? Любое, пусть самое легковесное, твое слово для нас драгоценно.

Неужто она вправду зарезала не одного – двух голубей? Переводя дух, майтера Мята рискнула взглянуть на их безжизненные тушки.

– Однако же, если тебе будет угодно противное…

Опуская воздетые руки, она заметила новые кляксы крови на облачении.

– Что ж, мы не ропщем. Не ропщем, но молим: удостой нас беседы посредством сей жертвы.

Очистив от перьев, кожи и мяса правую лопатку первого голубя, майтера Мята внимательно пригляделась к тонким линиям, покрывавшим кость. Птица с распростертыми крыльями… несомненно, принесшего дар зовут Лебедем или еще как-нибудь в том же роде, хотя его имя уже вылетело из головы. А вот вилка поверх блюда… Богиня, предсказывающая человеку, что ему предстоит ужин? Немыслимо! Но что это? Крохотная капелька крови, словно бы выступившая из кости?

– Столовое серебро, добытое силой, – объявила она дарителю, – но если богиня удостоила весточки и меня, я слишком невежественна, чтобы прочесть ее.

– Следующим дарителем станет мой сын, Кровушка, – шепнула ей майтера Мрамор.

Кровушка? Какой Кровушка? Такое чувство, будто это имя ей знакомо, но…

– Обзаведение помянутым серебром прямо связано со следующим дарителем, – объявила майтера Мята жертвователю голубей. – Надеюсь, богиня не имеет в виду, что ты ограбишь его.

– Он купил наш мантейон, сестра, – прошипела ей на ухо майтера Мрамор.

Майтера Мята кивнула, хоть ничего и не поняла. Казалось, зной и тошнота вот-вот свалят ее с ног. Палимая солнцем, терзаемая жаром алтарного огня, отравленная парами множества крови, она склонилась, сощурилась, вглядываясь в узоры на левой лопатке голубя.

Кольца, соединенные в цепь… во многих местах разорванную…

– Многие горожане, закованные в кандалы, обретут свободу, – объявила она и швырнула голубя в священный огонь, испугав девочку, бегущую к алтарю с новой охапкой кедровых поленцев.

Второй голубь достался какой-то старухе, обрадовавшейся ему сверх всякой меры.

Следующим дарителем оказался рослый, изрядно тучный человек лет этак под шестьдесят. Спутник его, миловидный юноша, едва достававший макушкой ему до плеча, держал в руках клетку с парой белых кроликов.

– За майтеру Розу, – пояснил старший. – Эта Киприда… она же насчет любви, так?

С этими словами он утер взмокшую лысину носовым платком, обдавшим все вокруг густым благоуханием роз.

– Да. Киприда – богиня любви.

Юнец, презрительно усмехнувшись, сунул клетку в руки