Некромант: Время камней - Михаил Ежов

— Твой отец… Ты думаешь, я завидовал ему? — донеслись до Сафира слова Камаэля.

Он взглянул на умирающего врага, и тот показался ему очень маленьким.

— Я не знаю, — сказал Сафир.

До него долетали испуганные крики слуг и топот гвардейцев по мраморному полу — они были уже совсем близко. Пока им удастся выломать дверь, пройдёт не меньше пары минут. Этого времени более чем достаточно.

— Каид-Маград был предателем! Я не хотел тебе говорить, всегда оберегал от этого. Чтобы не потерять род, — Камаэль закашлялся, и по его подбородку потекла кровь. — Приказал всем молчать, даже следствие провёл тайно. Никто не знал. Я считал его другом! — император с видимым усилием покачал головой. — А он готовил измену! Твой отец был очень… амбициозен. Хотел захватить власть, но заговор раскрыли. Для меня… это стало большим ударом. Но доказательства были неоспоримы. Он подкупил многих моих слуг и даже гвардейцев, — Камаэль тяжело улёгся на пол, больше не в силах поддерживать себя.

Взгляд его затуманился. Сафир опустился на колени рядом с ним, ловя каждое слово. Из груди поднимался жар.

— Доказательства! — требовательно сказал он. — Где они⁈

Дверь сотрясли глухие удары — похоже, гвардейцы воспользовались одним из стоявших в соседнем зале диванов.

— В моём кабинете. Но ты не достанешь их.

— А моя мать⁈ В чём её вина⁈

Камаэль помолчал. То, что он сказал дальше, далось ему с видимым трудом.

— Сафир! — прохрипел он, плохо владея языком. — Ты мне был как сын, клянусь тебе! Твой отец организовал убийство моей первой жены и дочери. Он подкупил команду, и она потопила судно вместе с ними. Я любил их больше жизни! Твой отец был казнён по закону, даю слово! Следствие провели, как положено, и его признали виновным. А мать… Мне стыдно признаваться, но я хотел отомстить. Если бы она не успела разродиться, ты тоже погиб бы. Но я хотел сохранить род для империи и приказал принести отпрыска Каида мне, если он появится на свет прежде, чем умрёт жена Маграда. Я взял тебя вместо дочери, которую отнял у меня твой отец, и полюбил, хотя ты и был сыном моего врага! — Камаэль попытался прикоснуться к Сафиру, но не смог поднять руку. — Прости меня, мой мальчик! — в его глазах было неподдельное страдание, и Сафир поверил каждому слову императора.

Ему сказали правду, но не всю! Случайно или намеренно — теперь не важно. Его отец оказался изменником, а он только что убил своего повелителя и благодетеля. Сафир знал, что со стороны Камаэля оставить в живых сына изменника было большой милостью: как правило, род предателя истреблялся до последнего колена. И вот теперь тот, кто заботился о нём и оберегал от правды о его отце, от позора, лежал на полу и умирал! Сафир крепко сжал старую жилистую руку императора — впервые в жизни — и увидел, как тот благодарно улыбнулся.

— Простите меня, повелитель! — прошептал Сафир, чувствуя, что едва может говорить.

Запоздалое раскаяние нахлынуло на него чёрной волной, и он был опустошён: мир, в который он верил, в очередной раз рухнул. Это было уже слишком. Маград зарыдал, как ребёнок.

— Беги! — едва слышно проговорил Камаэль.

Через секунду он испустил дух.

Сафир слышал, как гремят по ступенькам преторианцы, и понимал, что через несколько мгновений они ворвутся в зал. Он выпрямился, не сводя глаз с императора. По сути, это был единственный близкий ему человек, и вот он лежал, поверженный его рукой! А Армиэль стала женой Ормака, и он сам потерял её, слишком поспешно поверив в полуправду казантарца.

Гвардейцы вбежали в зал и ринулись к Сафиру. Он вытащил меч, но не обернулся. Через мгновение Маград почувствовал, как ему в шею, царапая кожу, уткнулось острие копья. Преторианцы окружили его и тело своего мёртвого господина. Маград поднял голову и обвёл их взглядом. На лицах гвардейцев читалось смятение. Нужна была одна только искра, чтобы направить их. Сафир резко взмахнул мечом и, развернувшись, рубанул по приставленному к шее копью. Преторианцы тотчас бросились на него — словно получили сигнал к атаке. Как только их мечи взвились над головой Сафира, он раскинул руки и закрыл глаза.

— Армиэль! — прошептал он прежде, чем несколько клинков почти одновременно пронзили его.

Откуда-то донёсся возглас капитана стражников, требовавший взять его живым, но он опоздал: душа уже отлетела от Сафира-Маграда и устремилась в обитель мёртвых — вслед за поверженным императором. Даже в небытие бывший лорд-паж сопровождал своего сюзерена.

Когда гвардейцы отступили от тела убийцы, не было никаких сомнений, что его прикончил ещё один из первых ударов — настолько глубокими оказались раны. По мраморному полу быстро растекалась красная лужа. Смешиваясь с кровью Камаэля, она образовывала настоящее озеро. Преторианцы стояли молча, недоумённо переглядываясь и не зная, что делать дальше.

Эпилог

Эл подгонял коня, торопясь в Маристан, столицу Казантара. Его сопровождали только четверо телохранителей и ленивец, устроившийся на груди под плащом. Высунув голову, он таращился во тьму своими глазами-плошками.

Некромант думал о Сафире. Он мог бы быть его сыном — если бы только казантарец был способен иметь детей. Леди Далия, впоследствии ставшая женой Каида-Маграда, предстала в его памяти, как живая. Её смеющиеся глаза, полные энергии и счастья, преследовали его долгие годы. Их любовь была подобна наваждению, и даже когда Эл уехал, чтобы не обрекать её на бездетное существование подле него, не отнимать у неё мечту иметь ребёнка, о которой она так часто говорила, он не переставал любить её.

Известие о смерти Далии стало для него страшным ударом. Он не находил себе места и целыми сутками бродил, почти не соображая, что делает. Затем, придя немного в себя, Эл бросился на поиски убийцы. С его способностями для него не составило большого труда докопаться до истины и узнать имя виновного.

Он долго готовил месть — тщательно и не торопясь, моля судьбу лишь о том, чтобы Камаэль Марад-Изтаэрд не скончался прежде, чем он доберётся до него. И вот теперь его враг был мёртв, а он не чувствовал удовлетворения. Ещё недавно ему казалось, что жизнь Сафира-Маграда ничего для него не значит, а теперь им владело сожаление. Некромант желал бы его вернуть и всё переиграть, но было поздно. Тот, кто мог