Юлия Сергачева - Кровь драконов

— Это его работа? — Робьяр кивнул на каминную полку, где растерянно толпилось бумажное зверье.

— Нет… Это моей… нашей дочки. Он научил ее. Она все время делает этих зверей и рассовывает их кругом, по полкам, по карманам, по сумкам, в саду. Зачем — не говорит, но мне кажется, что она верит будто они защищают нас…

Она снова замолчала, глядя на свои переплетенные в тугой замок пальцы. Белые, бескровные, словно вырезанные из холодного камня. А Робьяр смотрел на каминных зверей. Ни у одной из фигурок не обозначены глаза даже штрихами. Все звери были слепы от рождения. Но при этом казалось, что они смотрят на людей, сидящих в гостиной. Смотрят внимательно и печально. Бессильные охранники рухнувшего благополучия.

— А потом что-то произошло с ним… Он стал другим в одночасье. Для всех он был прежним, но я видела, как он изменился. Будто что-то иное, до того момента дремавшее в нем, внезапно пробудилось… Посмотрело на мир из его глаз…

Женщина рассказывала отрывисто, короткими, недоделанными фразами, инстинктивно пытаясь даже словами как можно меньше касаться больной темы, но Робьяр еще до прихода в этот дом успел достаточно узнать. Поэтому привычно дорисовывал то, что не было произнесено, а только плотно заполняло пустоты недосказанного.

… Они к тому времени уже были неплохо знакомы. Он даже пытался ухаживать за ней. В шутку, не придавая значения простенькой любви обычной девочки. Где-то в глубине души он считал, что достоин большего…

Жаль, что окружающие и обстоятельства успешно указывали ему совсем иную позицию в жизненном раскладе. А может, он сам во всем виноват. Недостаточно умен, недостаточно красив, недостаточно напорист… Он был такой, как все. И ничего не мог с этим поделать. Во всяком случае, он считал так, замкнувшись в своем самоуничижении. И мнение девчонки, влюбившейся в его бумажных птиц, его не интересовало.

А тот, кто жил в нем, рождая этих странных птиц, постепенно также менялся. Превращаясь во что-то совсем иное.

Она заметила это слишком поздно. Долго тлевшая внутри него обида и смятение однажды переродились. Никто этого и не мог видеть, кроме нее, потому что никто кроме нее не хотел его видеть…

Наутро дня его внезапного отъезда они встретились. Он был возбужден, напуган и словно бы потрясен, хотя старался это скрыть. Но от нее ничего не могло укрыться. Ей не забыть напугавшее ее при встрече выражение его глаз. Что-то страшное, жадное, самодовольное и при этом… потерянное. Только причину его странного состояния она не поняла. Она видела, что он в смятении и одинок…

Он уехал из города. Она не придумала ничего лучше, как поехать за ним…

А на новом месте все неожиданно наладилось. Несмотря на то, что высокопоставленный родственник, на чью помощь рассчитывал беглец, брезгливо отделался от него скромной протекцией на должность клерка в маленькой торговой конторе, устроиться удалось вполне неплохо. Одинокие души в чужом городе быстро сошлись, стали встречаться, поженились. Родилась дочка… Это были замечательные годы. Он стал прежним и тот, Другой, внутри ее мужа словно замер в оцепенении, не являя себя…

Почему все вновь рухнуло? С чего? С того, что дочка тяжело заболела и жизнь стала беспросветной? С того, что на его работе хваткие и наглые коллеги делали карьеру, а он уныло волок осточертевшую лямку. С того, что в спокойном болоте всегда заводятся бесы? А может, безо всяких причин и так просто и должно было быть. Может, ей удалось ненадолго отсрочить неизбежное, но однажды разбуженный Зверь не мог больше ждать?

Как-то, после позднего возвращения мужа, встречая его на пороге она успела заметить быстро соскользнувшее выражение на его лице. То самое. Смесь триумфа и ужаса. И жадное самодовольство.

А наутро сообщили о смерти девушки от рук душителя.

Она и сама не знает, как сложились случайные детали в ее сознании. Сложились, чтобы тут же уйти на бестревожную глубину…

— Я вообще тогда не поняла, почему вспомнила Донну, которую нашли убитой накануне его и моего отъезда. Просто вспомнила и все… — тихо произнесла женщина. — Вроде бы ничего общего… Я и про убийство-то узнала случайно. Но…

Началось новое время. Она, умевшая видеть все, стала учиться не видеть ничего. Не замечать. Не знать. Давить в себе сомнения. Это было трудно. Приходилось ломать себя заживо. Но она безнадежно цеплялась за стремительно рвущуюся паутину иллюзий, чтобы не обрушиться в пропасть, куда тянул ее мужа Зверь Внутри. И куда ни при каких обстоятельства не должна была упасть ее дочка…

— Вы могли сразу прийти к нам,

— Я ничего не могла доказать даже себе. Кто стал бы меня слушать? Вы же сами пришли сюда со всеми вашими выводами, чтобы найти что-то реальное, верно? Чтобы я подтвердила вашу правоту, потому что все, что у вас есть… призраки. — Она помолчала и произнесла: — Что ж, для меня ваши призраки более, чем настоящие…

— Вы не могли ничего не замечать.

— Могла. Потому что замечать-то, в сущности, было нечего. Он хитер и умен. Мой муж уходил из дома на работу. Иногда задерживался. И только… А я… А я только чувствовала что-то в нем неладное. Что-то страшное. Он смотрел не так. Улыбался не так. Не могу передать как… С омерзительным превосходством… К тому же, — она отчаянно взглянула на него и от сухого жара ее глаз захотелось отшатнуться, — я ведь помнила его другим. Я люблю того, кто все еще живет в нем…

…И изо всех сил стараюсь сберечь свою иллюзию спокойной жизни.

Робьяр устало поднялся.

— Нам понадобится ваша помощь.

— Да… — разом сникнув, откликнулась безразлично женщина. — Уже скоро. Я слышу, как Он просыпается… Выходя из гостиной, он уловил краем глаза легкое движение в тени, возле лестницы. Быстро повернулся и со смешанным ощущением облегчения и растерянности увидел девочку, лет восьми, стоящую в углу. Тощенькую до болезненности, светловолосую, ничем не примечательную.

Он машинально улыбнулся ей, но улыбка сразу же поблекла, не встретив ни малейшего отклика. Девочка серьезно смотрела на него широко раскрытыми, поблескивающими в сумраке глазами. И что-то знакомое померещилось ему в этом взгляде, только казавшемся невыразительным…

Так же слепо, но пристально смотрели на него бумажные звери на каминной полке, — сообразил Робьяр уже в конце улицы.

Сунув руку в карман пальто за сигаретами, он нащупал рядом с коробкой нечто постороннее, вытащил и несколько секунд разглядывал помявшуюся фигурку печального безглазого пса, сложенную из синей бумаги.