Елена Хаецкая - ОЗЕРО ТУМАНОВ

— Что вы имеете в виду, святой отец, когда говорите о «новостях»? — осведомилась Женевьева, поднимая брови.

Монах пожал массивными плечами.

— У каждой женщины есть заветная новость и, преподнеся ее одному мужчине, она не может поделиться ею с другим…

Женевьева вспыхнула:

— Уж не воображаете ли вы, что я рассталась с невинностью по доброй воле? Да будь вы женщиной, вы знали бы, какие страдания может претерпеть девица!

— Господь создал меня таким, каков я есть, то есть тучным мужчиной, — сказал брат Эртель. — И, святой Герман мне свидетель, ничем иным я не хотел бы быть, ибо желать обратного означало бы гневить Господа. Тебя же он создал привлекательной женщиной. Что до легкомысленного нрава, то его ты взлелеяла в себе сама. Чему тут удивляться, если сочетание привлекательности и легкомыслия привело тебя на дурную стезю? Не к тому ли ты стремилась, отправляясь в паломничество?

— Я желала отыскать себе честного мужа, и при том одного-единственного, а не целую шайку разбойников! — сказала Женевьева. — Впрочем, я и теперь не оставляю своих надежд, ибо немало найдется знатных и состоятельных вдовцов, которые давным-давно забыли, как должна выглядеть девственная невеста.

— Видишь, — обратился к сиру Иву брат Эртель, — говорил же я тебе: не стоит расточать силы ради этой особы. Она и без твоего вмешательства превосходно устроится в жизни.

Сир Ив, покачиваясь, безмолвно смотрел на обоих. Голоса отдавались в его бедной голове ударами гонга, а в ушах звенело. Больше всего он боялся, что обстоятельства вынудят его опять пошевелить левой рукой, потому что в таком случае рана его откроется, а открывшись — загноится, после чего рука отвалится, и придется ему поневоле вступить в доминиканский орден… Ни о чем другом он думать не мог.

Эти же двое, девица и монах, постоянно обращались к нему и явно ожидали от него какого-то ответа.

Сир Ив сказал наугад, надеясь удовлетворить сразу обоих:

— Да.

Но коротенькое и покорное это слово почему-то вызвало у них приступ недовольства и породило новые словесные водопады. Тогда сир Ив попробовал еще раз. На этот раз он сказал:

— Замолчите!

— Да он же ранен! — вскричала девица Женевьева. — Проклятый толстяк, о чем ты только думал, когда потащил его в лагерь разбойников! Уж я-то знаю, что тебя манило туда: ты рассчитывал поживиться там жареной олениной. Поздно — они все сожрали и обсосали каждую косточку, такие они были пьяные и голодные. А между тем сир Ив, кажется, вот-вот умрет от своих ужасных ран, и все по твоей вине.

— Если этот несчастный и умрет, то исключительно по собственной вине, и ни по чьей более! — заорал на нее монах. — И ты, вертихвостка, не заставишь меня краснеть! Снимай-ка лучше юбки и помоги мне сделать новую перевязку, ибо свое исподнее я уже пожертвовал, и оно все пропитано кровью и гноем и выглядит хуже некуда, так что теперь эти лоскуты ни на что больше не годятся!

Так они кричали и препирались, а сир Ив все водил и водил в глазницах пустыми глазами, пока не повалился головой в гриву Единорога. Тут оба спорщика разом замолчали и бросились снимать Ива с седла, укладывать его на траву и заботиться о его увечье. Они так вертели и дергали его, что он ненадолго пришел в себя и пробормотал:

— Уйдите… Оставьте же меня в покое…

Этой жалкой мольбе, впрочем, не внял ни один из них. Брат Эртель, воспользовавшись тем, что был сильнее, оттеснил Женевьеву, содрал с нее нижнюю юбку и отправил за водой, пока сам он разрывал полотно на полосы и готовил новые перевязки. Ив был совершенно беспомощен, а когда он, собрав остаток сил, все-таки попытался удрать, брат Эртель угостил его ударом кулака по макушке, и сир Ив вынужден был смириться.

Следующие два дня Ив провел в обществе своих двух непрестанно ссорящихся благодетелей. Если Женевьева поила сира Ива водой, то через несколько минут к нему приближался брат Эртель и тоже поил его водой. Если Женевьева впихивала ему в рот размягченные крошки хлеба или разорванную на тончайшие полоски солонину, то спустя самое малое полчаса над раненым нависал брат Эртель и проделывал то же самое.

Сир Ив думал о том, что, по-видимому, находится в специальном аду для людей с обостренным желанием спасать окружающих. Ибо какую еще кару могли изобрести дьяволы, желая показать сиру Иву его грехи во всей их отталкивающей красе?

Сир де Керморван воображал, будто честь повелевает ему отправиться на поиски знакомой девицы, дабы избавить ее от плачевной жизни в плену. Теперь же он сам сделался пленником. Он жаждал непременно заботиться о тех, кто не в силах позаботиться о себе, — и что же? Ныне он беззащитен, словно новорожденный, и точно так же спеленут по рукам и ногам, и не смеет даже поднять голос, дабы отвергнуть чужое вмешательство в свою судьбу.

И, пребывая во тьме боли и унижения, сир Ив неустанно размышлял над новым уроком, который преподнесла ему жизнь. Дело в том, что состояние неволи он изведал впервые.

К детям вследствие их телесной и умственной слабости принято относиться как к существам бессловесным и нуждающимся в суровом руководстве. Но Ив мальчиком вовсе не был так бесправен, как прочие младенцы того же возраста. Напротив, благодаря Эсперансу он был в те годы абсолютно свободен. И вот теперь, оказавшись раненым в лесу на попечении брата Эртеля и девицы Женевьевы, одинаково свирепых в своей любви к нему, сир Ив познал наконец, что такое — быть несвободным. И, познав это, дал торжественный обет: никогда и никого не лишать благословенной свободы, а тех, кто служит ему по доброй воле, — как, например, конь, — всегда награждать, милостиво или по-братски.

И еще сир Ив раздумывал над тем, как бы ему совершить побег.

В конце концов, он решился и заговорил с девицей Женевьевой:

— Я еще не выказал тебе благодарность, прекрасная девица, за все твои заботы.

— О, не говорите так, сир Ив! — воскликнула она. — Это я должна быть вам благодарна, потому что вы спасли меня от разбойников!

— А вы действительно желали этого спасения? — спросил сир Ив. — Или же своим вмешательством я поступил против вашего желания?

Ничего не зная о тайных мыслях сира Ива и принесенном им обете, Женевьева горько разрыдалась:

— Ах, это все брат Эртель! Он считает меня развратной. Его послушать — я ни к чему так не стремилась, как только к тому, чтобы быть похищенной разбойниками, и пусть бы они все по очереди надругались надо мной, как им только вздумается! Не думайте, что это произошло на самом деле, — добавила она поспешно. — А если что-то и произошло, то лишь самую малость, потому что они куда больше были увлечены дележом добычи и пиршеством.