Дарья Гущина - Печать павшего. Лики Судьбы

Эпилог

«Лучше без водки на воле,

чем с водкой в тюрьме!»

Спрятав руки в карманы куртки, я медленно брела по тёмной, пустынной улице. Шурша опавшими жёлтыми листьями, подметал мостовую бродяга-ветер, молчаливо роняли наземь свои одежды склонённые ветви деревьев, обнимала меня за плечи благословенная тишина… Я устало поморщилась. Завтра опять на работу, будь оно всё проклято… Уныло посмотрев себе под ноги, я тяжко вздохнула. А ещё Яшка вчера позвонил и предложил отметить сегодня весьма сомнительную дату — ровно год назад мы вернулись из путешествия по семи мирам. Приятель вполне резонно считал это достойным поводом собраться, а я…

А я не хотела лишний раз его видеть. После возвращения во мне всё же что-то сломалось. Зажили рваные раны на горле, оставив после себя тонкие, едва заметные шрамы, замолчала звенящая пустота внутри, там, где раньше жила Райлит, вошла в привычный ритм жизнь… И по-настоящему проявила себя моя сила, мой дар и моё проклятие. И отныне мне стоило только раз взглянуть на любое живое существо, чтобы отмерить его жизнь и увидеть его смерть. Полгода я в ужасе пряталась от внешнего мира в своей квартире, слишком тяжело было смириться с прорезавшимся даром, слишком тяжело было смотреть в глаза близким людям, слышать их голоса и знать, но молчать…

Я перевелась на заочное отделение, с головой ушла в книжки и учёбу, досрочно сдала госэкзамены и защитила диплом… И, кое-как успокоившись, заставила себя выползти из своей раковины. Жизнь, несмотря ни на что, продолжается даже тогда, когда приходится учиться жить заново. Жить, умея видеть, молчать и принимать всё как должное. Жить, понимая, почему от меня шарахаются люди, стоит мне раз на них взглянуть. Жить, хотя бы ради тех, кому суждено уйти задолго до меня… И вряд ли в мёртвом мире мне удастся сотворить то чудо, которое вернуло из небытия Яшку. Кстати, приятель тоже пользовался дурной славой, с его-то проклятым Словом…

Плотнее закутавшись в шерстяной шарф, я поёжилась, безуспешно пытаясь спрятаться от холодных порывов ветра, когда мою дорогу преградила тень.

— Стоять! Гони деньги!..

Я прищурилась. Долговязый парнишка лет шестнадцати, одет в старые потёртые джинсы и чёрный пуховик, вооружён каким-то невзрачным на вид складным ножичком… и страдает гастритом и запущенной пневмонией, хотя честно сдерживает кашель.

— Вы бы, молодой человек, не людей пугали, а в больницу срочно бежали, — спокойно заметила я.

— Зачем? — растерялся от неожиданности горе-грабитель.

Я подошла ближе и, не сводя с него напряжённого взгляда, осторожно забрала из трясущихся рук ножик, дружелюбно похлопала парнишку по плечу и спросила:

— Жить хочешь?

Он молча разинул рот и закашлялся. Приблизившись, я изучила ставшую более чёткой картинку его организма. Проблемные органы явственно «проступали» сквозь одежду, пульсируя и светясь каждый своим цветом.

— Э-э-э, батенька, да у тебя ещё и печень пошаливает, — протянула я. — А ну бегом марш в больницу, балбес, не то через неделю тебя вперёд ногами понесут! Живо!

Паренёк, не медля, развернулся и рысцой потрусил прочь. Я же — повертела в руках нож, пожала плечам, сложила его и сунула в карман. Как обычно, поверил безоговорочно… Почему-то мне все так верили, то ли мой странный взгляд тому виной, то ли что-то ещё… Я хмыкнула и, обогнув дом, свернула в свой дворик. Пока никто меня не тревожит — посидеть немного на свежем воздухе… Окружающие дома, шевеля разноцветными занавесками, с любопытством косились на меня освещёнными окнами, стекали по щеке первые слезинки намечающегося дождя, гудел в сквере, беседуя с листьями, ветер…

Я привычно села на знакомую скамейку и закрыла глаза. Дома даже телевизор с радио нагоняли на меня унылую тоску, непроизвольно порождая десятки образов. Каждый голос — это чья-то жизнь, которая однажды прервётся, каждый киногерой — это живой человек с соответствующим концом пути… Единственное, что я позволяла себе смотреть — это мультики, и то — не все, а слушать — только старую-древнюю классику, и то — тоже не всю. Даже звук инструмента порождал свой образ, будь они трижды прокляты… И потому — я предпочитала проводить как можно больше времени на ночной улице, в относительной тишине и темноте.

И обычно до моих посиделок никому дел никаких не было, но не сегодня. Сегодня вообще какой-то странный день, может потому, что это своеобразная годовщина моего прощания с семью мирами… Словом, меня потревожили, вернее, потревожил. Крохотный котёнок с писком потёрся тощим боком о мой кроссовок, и в сумерках жалобно сверкнули огромные янтарные глазищи. Кошечка. Черепахового окраса. Два месяца от роду. Будет жить долго и счастливо… если я сейчас от неё не отвернусь. И я не смогла отвернуться. Вынужденное одиночество, знаете ли, иногда ой как надоедает…

Наклонившись, я осторожно подняла котёнка и посадила на свои колени. Тот, повозившись, уткнулся холодным носиком в рукав моей куртки и радостно заурчал. Я сняла шарф и заботливо укутала дрожащее тельце. Сибирь, середина осени, близится зима и погода вот уже неделю как нас этим пугает… Котёнок на моих руках счастливо вздохнул. Моя ты зайка… Так тебя и назову. И надо бы позвонить Яшке и попросить его купить заодно молока, раз уж собирался прийти «праздновать», а то голодную живность кормить-то и нечем. Не пельмени же варёные ей предлагать, а самой мне лень куда-то идти…

…Сильнее заморосил дождь, замельтешили в рамках окон тени далёких силуэтов, настороженно заскрипели под усилившимися порывами ветра деревья, заспешили домой запоздалые прохожие, на ходу раскрывая зонтики… И лишь я продолжала сидеть на скамейке, через плечо глядя на убегающую вдаль жизнь…