Феликс Крес - Страж неприступных гор

Мевев задумчиво таращился на него.

«Ну… помню, — наконец ответил он, сдерживая кривую улыбку. — И что же ты тогда сказал?»

«Я сказал: обосрался. Неделю я жрал такую дрянь, что аж дыра в заднице болела. Я поднялся на палубу, и когда перелезал через фальшборт… началось. Ты тогда сказал что-то вроде „Ну, ладно“, а я в ответ: „Обосрался“. Было так или не было?»

Матросы за спиной Мевева хохотали. Некоторые из них хорошо помнили описываемое событие, ибо кто же мог забыть столь роскошную историю? Тихий тоже чуть заметно улыбнулся.

«Какой посланник может об этом знать? — подытожил Раладан. — Я позволил сбежать вашему пленнику, поскольку на то у меня были свои причины. Я все объясню Ридарете, а она, если захочет, расскажет вам. Только найдите мне ее наконец».

С того разговора прошло несколько дней. Мевев достаточно хорошо знал Раладана, чтобы в конце концов перестать сомневаться в его подлинности, — агарский князь каждым словом подтверждал, что действительно им является. Однако у Тихого до сих пор что-то не сходилось. Раладан не приплыл на «Деларе», поскольку ее нигде не было. Так откуда же он взялся? Наверняка у него были какие-то шашни с посланниками, впрочем, он ведь признался, что сам позволил пленнику сбежать.

Прежде всего — куда, во имя Шерни, пропала капитанша?

Ибо ее до сих пор не нашли.

Они попрощались с командами дружественных кораблей; их капитаны уже сделали то, за что получили деньги, и им пришлось бы платить снова, чтобы они остались дольше. Но зачем? Ста пятидесяти парней с «Гнилого трупа» вполне хватало для поисков. Сомнительно, чтобы четыреста сделали то же самое быстрее и лучше — особенно если учесть, что поиски уже через два дня сменились ожиданием. Сколько можно искать ветра в поле? Слепая Риди умела ездить верхом. Если она решила исчезнуть, не сказав никому ни слова, то наверняка раздобыла коня и могла быть сейчас где угодно. В Армекте или Дартане.

Оказалось, что она забрала с собой трех парней. Их не было ни на борту корабля, ни среди погибших.

И правильно сделала. Они привели ее шесть дней спустя. Хихикая, она пыталась что-то объяснять, но безуспешно, поскольку то и дело давилась от смеха. Отдохнув, она опять пыталась что-то сказать — и снова обрывала фразу на полуслове. С головой у нее вроде было в порядке — удивленная и обрадованная, она обняла Раладана, махнула рукой Тихому, послала команде сочный воздушный поцелуй… Все с ней было хорошо до тех пор, пока она не пыталась что-то сказать. Казалось, будто она не может выговорить ни единого слова. И точно так же — написать, поскольку при виде первой же буквы фыркнула, прыснула и готова была от смеха свалиться со стула.

Все хохотали вместе с ней, ибо это оказалось заразным. Корабль напоминал сумасшедший дом.

Рассказ сопровождавших Тюлениху моряков был короток, прост и неинтересен: по приказу капитанши они срезали с ветки подвешенную за ноги воительницу и понесли. Они шли и шли, пока не дошли до леса, а по дороге взяли в попавшейся по пути деревне столько еды, сколько могли. В глубине леса, в самой густой чаще они построили два шалаша — они жили в одном, капитанша и полуживая воительница в другом. По ночам из второго шалаша доносились рыдания, а иногда такие возгласы и стоны, будто женщины… миловались друг с другом или еще что. Однажды утром капитанша, хихикая, разбудила их, махнула рукой — и они вернулись. По дороге она, как только хотела хоть что-то сказать, тут же начинала смеяться. В любом случае самое время было возвращаться, поскольку еды у них уже не оставалось.

Ничего больше моряки не знали. Они не могли даже сказать, что стало с воительницей — умерла ли она, выздоровела и ушла, а может, осталась в шалаше… Все ответы знала Слепая Риди.

И еще кое-что — у Тюленихи зажили полученные в бою раны. Странно, поскольку в последнее время она выздоравливала не быстрее любого другого человека. Казалось, что так оно и останется. Но как выяснилось — нет.

Они все еще стояли на якоре в бухте. Риди не в состоянии была определить, куда она собирается плыть дальше, а Раладану ничего не приходило в голову. Собственно, ему следовало возвращаться на Агары, но это означало расстаться с дочерью, которая… все же была не совсем здорова. Он надеялся, что через день-два все пройдет. Ибо если нет… Ситуация выглядела глупо до смешного — впрочем, в самом буквальном смысле. Матросы смеялись вместе с Риди, потом переглядывались и пожимали плечами; офицеры уже были сыты всем по горло. Раладан пытался пообщаться с дочерью по принципу «я говорю, а ты киваешь или качаешь головой» — в ответ она сумела лишь пробормотать нечто вроде «пройдет!». Он уговаривал ее, но она только махала рукой — мол, «потом, позже». Как оказалось, она не только не могла, но еще и не хотела говорить.

С Ридаретой порой случались припадки, но все же несколько по-другому. Сейчас же она явно все понимала, знала, где она и кто она, всех узнавала… Оставленная в покое, она вела себя совершенно нормально — и неизменно заходилась от смеха при любой попытке завести разговор.

Наконец она заговорила — рано утром, когда все еще спали.

В капитанскую каюту поставили дополнительную койку, сколоченную из нескольких досок, — его княжеское высочество не отличался особой требовательностью. Койка лишь немного трещала и скрипела, а через несколько дней уже даже не немного. Корабельный плотник был под стать остальной команде; удивительно, что корабль еще держался на воде. Раладан повернулся во сне на другой бок, и его разбудил громкий скрип под бедром. Он полусонно посмотрел на Ридарету. Она сидела за столом, задумчиво глядя через открытую дверь на палубу. На ней были матросские портки, а выше лишь завязанная узлом на груди полоса грязного, запятнанного и потрепанного полотна, похоже отрезанная от старой простыни. Все это, естественно, дополняло небывалое количество ее любимых браслетов, перстней, сережек и ожерелий, среди которых выделялось тяжелое золотое кольцо, вставленное в носовую перегородку. Раладан начал к подобному привыкать; судя по всему, на этом корабле так выглядела нормальная капитанская одежда, поскольку никто не обращал на нее внимания.

Корабельные шлюхи, которых насчитывалось десятка два, впрочем, были одеты примерно так же, а то и хуже, поскольку всю одежду некоторых составляли вообще лишь одни портки. Естественно, ни одна из них не таскала на себе столько драгоценностей, зато тела почти всех украшали татуировки — единственное, чего не было у Прекрасной Риди. Раладан даже знал почему: Рубин никак не хотел принимать татуировки, растворяя их без следа и устраняя как все прочие повреждения. У Ридареты имелась когда-то цветная, большая и небывало дорогая татуировка на спине, но от нее ничего не осталось.