Алексей Будников - Огниво Рассвета

Прошагав дальше по оказавшемуся небольшим коридору, я насчитал, в общей сложности, пять камер, не считая «моей». Одна оказалась запертой, створка еще одной была настежь распахнута, оставшиеся же три имели серьезные дефекты. Видно, их узникам претил банальный выход через дверь, и они решили идти напролом. В первом случае, как я уже описал, в ход пошли сильные, могущие раздвинуть толстые прутья руки; во втором — прокусившие решетку и буквально выгрызшие лаз зубы; в третьем же существо сумело расплавить прочную сталь, отчего часть тюремной ограды попросту отвалилась, а на свисавших с потолка прутьях виднелись давно застывшие сгустки некогда жидкого сплава.

Разевать рот, глазея на эти повреждения и представляя наружность тварей, способных на подобное, я мог бы еще очень долго. Но задерживаться здесь совсем не хотелось. Неизвестно, вдруг сейчас кто-то из этих чудищ, окаменело притаившись в одном из овеянных паутиной мрака углов, тихонько наблюдает за моей блуждающей среди темниц фигурой, выжидая момент для нападения. Так и параноиком стать недолго. И хотя я понимал, что едва ли во всей башне нынче присутствует еще одна живая душа, все одно излишне задерживаться в подобных декорациях желания не было. Потому я, оторвав взгляд от искореженной стали, быстрым и подстегиваемым вдруг возникшим в ногах волнением шагом двинулся дальше. Спустя два десятка ярдов впереди показалась грубая металлическая дверь, которая также не избежала ярости вырвавшихся на свободу существ. Она являла собой погнутое, а в некоторых местах и того пуще, пробитое и прокусанное насквозь железное месиво. Соответственно, над замком корпеть не пришлось — лишь чуть подтолкнув дверь (хотя, «дверью» представший предо мной предмет можно было назвать с натяжкой), которая, накренившись и повиснув на одной верхней петле, едва не рухнула на пол, я вышел в новую залу.

Тьма здесь оказалась не столь густой, и факел, не встречая серьезного сопротивления, сдюжил охватить светом практически всю комнату. Она была чуть меньше темничного коридора, овальной формы и с низким потолком. Однако бардак здесь царил почище. Помещение оказалось чем-то вроде алхимической лаборатории, на подвешенных цепями и привинченных болтами к стенам полочках наблюдалось обилие баночек, склянок, бутылок и прочих сосудов с разнообразными порошками, цельными породами, жидкостями, лепестками, стручками, кореньями, плодами. Другое дело, что хранившее все это богатство стекло было либо вдрызг разбито, либо проломлено, либо надтреснуто, а осколки блестящей острой росой окропляли каменный пол.

Пододвинутый к стене гладкий белокаменный стол уставляли всяческие алембики, колбы, графины, циркуляторы и прочие алхимические приборы, зачастую, как и сосуды с ингредиентами, не сохранившие целостности. Также на пухлой столешнице вразброс валялось несколько книг. Недолго думая, я двинулся к ним, аккуратно обступая разбросанные предметы и лужи странных оттенков.

Первым мне в руки попался небольшой дневник. Вдев факел в треснувший у горлышка перегонный куб, я сдул с открытых страниц осевшую пыль и принялся разбирать написанное. Судя по рваному почерку, эти буквы чертила пораженная тремором старческая рука:

«8 апреля 1845 года от Сотворения Мира.

Все попытки извлечь из Исходного вещества псового катализирующий элемент либо иные, отвечающие за аспекты натуры и инстинкты основы не дали никаких результатов. У нововыведенной артхимеры наблюдаются перенятые у первоисточника особенности, в частности — благоговение перед хозяином. За несколько дней существования артхимеры не было зафиксировано ни одного случая нападения на надсмотрщика. Однако мы все так же не можем контролировать заимствуемые особью от первоисточника инстинкты. Я все больше убеждаюсь, что каждый новый эксперимент — это пустое топтание на месте.

Оторвать сущность от Исходного вещества все еще не удается. Создание идеальной химеры, а тем более гомункула по-прежнему невозможно.

Я предполагаю, что всему виной устоявшаяся, но в корне несбалансированная формула. И вместо того, чтобы порождать все новых и новых чудовищ, следовало бы занять себя мыслями именно на этот счет».

На этих словах текст обрывался. Я перелистнул несколько страниц назад, но там все написанное было еще более закомуристо и менее разборчиво. Вторая лежавшая на столе книга оказалась изданием повнушительнее, пухлая и обитая телячьей кожей с золотой тесьмой по контуру. Я развернул том лицевой стороной вверх, и меня встретило конгревное тиснение: «Бестиарий Химер». Распахнул увесистый труд, решив пойти с конца в начало. Последняя запись оказалась примерно в середине книги — весь оставшийся до оборотного форзаца объем занимали девственно чистые листы. Вкупе с богатым иллюстративным материалом, с разных сторон описывавшим существо до боли похожее на то, что напало на меня в Грон-ро, здесь имелось также несколько чисто энциклопедических заметок:

«Наименование: Каппа.

Вид: Артхимера.

Класс: Хищник.

Исходное вещество: Собака.

Внешневидовой комплекс: Земноводное-примат».

Далее шли многочисленные, точно медицинские перечисления, навроде частоты дыхания, реакции на свет и другие раздражители, перенесение температур и так далее. Аналогично и на остальных разворотах книги. Каждые две страницы отдавались под описание новых причудливых существ, сочетавших в себе черты сразу нескольких известных мне «обычных» животных. Занятно, что, пролистав до начала тома, я приметил лишь одну травоядную особь. У большинства индивидов в самом углу листа стояла жирная подпись: «Издох». Из тех, кого обошел этот черный штамп, мне удалось насчитать всего восемь особей.

Закрыв книгу, я положил ее обратно на край стола. И тут мой глаз приметил на полу подле большую, прикрытую мокрой парусиной бугристую груду. Подталкиваемая любопытством рука сама собой потянулась к ней, ладонь схватила грязно-серый брезент, дернула, вынудив ткань соскочить с покрываемого ею нагромождения. Стоило покрову возлечь на полу, как открывшаяся взору картина заставила меня невольно отшатнуться, зажимая рот рукой. В объемных, сваленных кучей и наполненных бледно-желтой жидкостью банках плавали внутренние органы и части тел самых разных зверей, начиная от кролика и заканчивая медведем. Большая часть сосудов была побита, а вытекшая из щелей и дыр жидкость образовала под ними широкую лужу, в которой островками дрейфовала дурнопахнущая, сбитая в мелкие комки бесцветная масса.

Из желудка к горлу, ударяя в носоглотку едким запахом тошноты, стали рваться съеденные в полдень яблоки, однако мне все же удалось сдержать позыв исторгнуть их наружу и натянуть парусину обратно. Неожиданно моих ушей коснулся чей-то сильно приглушенный, исходивший откуда-то сверху голос: