Александр Фадеев - Мануловы сказки

Наивных детей среди нас не водилось.

Заявим о себе, вручим официальные документы и унесем ноги. Формальности будут соблюдены. А большего нам и не надо.

Должно же быть в нашей Империи некое благородство, отсутствующее у Совета. Мы предложим им руку дружбы и горе тому, кто ее отвергнет (это же ничего, что мы создали свою Империю из территории республики, которой сейчас и протягиваем руку?).

Подробный допрос пленных дал интересные результаты. Оказывается, из поколения в поколение среди людей, охраняющих объект «М» передавалась истинная история последних дней Морозки.

Раскун оказался прав — казни не было. Элен произнесла свое пророчество на последнем допросе вечером перед казнью. А утром, когда часовые вошли в темницу предсказательницы, они застали ее в странном состоянии: Морозка спала беспробудным сном. Самое странное в том, что к ней нельзя ничем прикоснуться. Ножи, топоры, сабли — ничего не брало тело девушки. Все от нее словно отскакивало или соскальзывало.

Редрат лично посетил камеру заключенной, пребывающей в столь загадочном виде. Тогда он и приказал запрятать ее тело в лесной глуши. В том месте, где она жила до революции. К ней приставили охрану, и вот уже триста лет Совет Народного Спасения в полном составе каждый год приезжает сюда, чтобы проверить — не проснулась ли предсказательница. Остальным под страхом смертной казни запрещено входить в этот «бункер».

Нам с Традорном и Раскуном никто ничего не приказывал, поэтому мы смело двинулись к входу в усыпальницу. Когда Главком взялся за ручку тяжелой деревянной двери и потянул на себя, она громко скрипнула. Решительности у нас резко поубавилось.

— Да ерунда, триста лет прошло, — убеждал каждый сам себя.

По крайне мере, я себя так успокаивал.

Что мы там можем увидеть? Горы пыли, паутины и плесени, так любимые голливудскими режиссерами? Скелет, прикованный цепью к огромному камню? «В том гробу твоя невеста», — с чувством процитировал Пушкина внутренний голос.

Нашел время!

Хотя к месту. Меня еще в детстве умиляли эти веселые строки автора, напечатанные в книге для детей раннего школьного возраста. Вы только вслушайтесь: «В том гробу твоя невеста». Хичкок нервно курит в коридоре.

В конце концов, Традорн справился с дверью, и мы вошли.

Ровный матовый свет шел откуда-то с потолка и освещал круг в самом центре комнаты. Никаких прихожих, ниш, мебели — ничего.

Как же она здесь жила?

Если я правильно понял, ее привезли в то место, где она провела большую часть жизни. А как? Кроме стен, сложенных из грубо обработанных каменных блоков, и огромной гранитной плиты в центре, больше ничего нет. Неуютное жилище даже для колдуньи, не правда ли? А где многочисленные баночки с загадочными травами и мазями, где сушеные летучие мыши? Где вся волшебная атрибутика?

Поглощенный этим размышлениями, я наткнулся на моих спутников, остановившихся, прямо передо мной. Обойдя их, замер и сам — на плите лежала девушка.

Укутанная в некое подобие светлого савана на холодном граните лежала очаровательная… слово забыл! Почему-то в голову лезет какая-то «каштанка». Брюнетка, блондинка, рыженькая, а, вспомнил — шатенка (ведь так рыжих называют? Или нет?). Мне с высоты роста карликового пони виден только ее резко очерченный светлый профиль на фоне темной стены и прядь насыщенно-рыжих волос. Все остальное закутано в светлую ткань.

— Триста лет? — потрясенно прошептал внутренний голос. — Невозможно! Выглядит спящей.

— Элен Морозка, — благоговейно сказал Традорн рядом со мной.

— Чудесно сохранилась, — более спокойно высказался Раскун.

Мы дружно подошли ближе. Пришлось встать на здание лапы и опереться передними на край плиты. Вот так мне гораздо лучше видно.

Хм, а девочка ничего так из себя, впечатляет. И такую красоту хотели казнить… Варвары!

— А ведь она не дышит! — заметил наблюдательный Раскун.

— Она же колдунья, — неуверенно протянул Главком, — кто их знает, что они могут.

— Может быть, — я не стал с ним спорить по причине полного незнания предмета спора. — Лучше скажите, что нам с этим счастьем делать?

Мои спутники задумались. А и впрямь, что с ней делать? Лучше всего оставить все как есть. Она — символ нашей Империи, человек, предсказавший ее создание. Так сказать, основатель и теоретик нашего движения. Не везти же ее в столицу и строить Мавзолей, как дедушке Ленину!

— А как ее пытались будить? — спросил я.

— Вы же вместе с нами были на допросе, Сергей, — ответил Раскун. — Как только не пытались. Дело в том, что к ней никак нельзя прикоснуться.

В подтверждение своих слов чекист попытался положить ладонь на плечо девушки. Не доходя двух-трех сантиметров до тела, его рука замерла. С заметным усилием на лице бывший чекист пытался продолжить свое движение, но расстояние не сокращалось — он не мог ее коснуться.

Ничего себе! Или волшебство, или силовое поле какое-то, хотя для человека двадцать первого века это пока одно и тоже.

Вот это да! Я только сейчас заметил, что девушка парит над гранитной плитой. Дивные дела здесь творятся. Хотя чему удивляться? Если ее нельзя коснуться, то и от «постели» она тоже будет отталкиваться. Чудно…

Мы в нерешительности потоптались около… а около чего, кстати? Назвать усыпальницей язык не поворачивается, на спящую красавицу как-то тоже не тянет. Хм, кстати, а целовать ее пробовали? С другой стороны, как же ее поцелуешь, если она не дает к себе прикоснуться?

Так ничего больше и не предприняв, мы вышли на улицу. Завтра приезжает Совет, пора заканчивать приготовления к торжественной встрече.

«Манулята» справились и без нашего чуткого руководства. Окопы вырыты и замаскированы, пулеметные гнезда контролируют дорогу, пленных охраняют, дежурные уже закончили кормить обедом личный состав и моют походные котлы. Об отцах-командирах не забыли — обед ждал на импровизированном столе около костра. Пользоваться кухней бывших охранников мы не стали, поэтому готовили на открытом огне.

Послеобеденный сон сладок и неглубок. Приятно свернуться клубочком на своем одеяле и немного подремать. Сквозь сон улавливались отдаленные разговоры солдат, пение птиц, шкурку приятно теребил легкий ветерок. Неожиданно для себя я крепко уснул.

Глаза. Снова все те же самые голубые глаза с красными прожилками. Теперь они смотрели призывно. Такое впечатление, что меня уже изучили и приглашают к беседе.

Теперь я знал, ЧЬИ это глаза. Меня звала Элен Морозка. Только вот куда? Стоял же сегодня около нее — никакой реакции. Может быть, дело в том, что не один стоял?