Гэв Торп - Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том I

Он остановился, разжав хватку на рукояти кинжала, и стиснул пальцами виски. Боль в голове, сосредоточившаяся позади его глаз, была такой, словно ему в череп воткнули раскаленный стальной прут. Он запрокинул голову назад и испустил мучительный, полный боли крик, эхом отразившийся от стен театра, разнесшись над внезапно притихшей толпой.

Тишина, последовавшая за его криком, была сродни вакууму, пустоте души, и он бросился бежать от вражеских и насмешливых взглядов, которые привлек своим криком. Он бежал мимо танцоров, певцов, музыкантов, заклинателей и чаротворцев. Удары молотов отражались от стен — щедро рассыпая искры, слепой кузнец Ваула, скрывающий лицо капюшоном, придавал форму клинкам и доспехам, окутанным лунным светом. Он бежал, пока не добрался до укромного углубления позади сцены, у которого стояло три, изукрашенные в яркие цвета, повозки. Каждая была кричаще раскрашена и залакирована, так, что их борта сверкали всеми цветами радуги в отраженном свете башни. Высокий эльф с притягательным лицом и серебреными волосами расхаживал взад и вперед позади повозок, размахивая руками так, словно выступал перед толпой невидимых призраков. В отличие от всех остальных, виденных посланником смерти сегодня, этот эльф не носил маски, — вместо нее он был облачен в броню, настолько непрактичную и смехотворную, чрезмерно изукрашенную и детализированную, что ее невозможно было использовать для боя.

С его талии свисала перевязь с длинным мечом, прицепленным, однако, слишком низко, чтоб его можно было извлечь без труда. Кем бы он ни был, этот эльф не был воином.

Ряженый обернулся и его красивое лицо побледнело от увиденного.

— Милый юноша, не стоит подкрадываться таким образом к темпераментному артисту, наряженному подобным образом, — сказал ряженый под воина эльф.

— Прошу прощения, — сказал он. — Кажется, я заблудился.

— А разве все мы не состоим в одном великом плане? — Ответил прекрасный эльф, ступая вперед и протягивая руку.

— Я Нарентир, — представился эльф. — Возможно ты слышал обо мне.

Черты лица Нарентира были мягкими, даже нежными, и его воинское одеяние теперь смотрелось оскорбительно. Лишь тот, кто встречался с врагами лицом к лицу и проливал кровь, имел право так одеваться. А не какой-то поэт, берущий ужас других, и превращающий его в бескровные драмы.

— Я слышал о тебе, — ответил он, ощущая, как успокаивается биение его сердца. — Собственно, тебя я и разыскивал всю ночь.

— Ну конечно же ты слышал, — сказал Нарентир, прикрывая глаза и улыбаясь. Он откинул голову назад, выдыхая и вслушиваясь в гомон толпы из-за сцены. — Каждый житель Тор Иврессе пришел чтоб увидеть меня. Моя музыка и поэзия наполнена стремлением этих людей, о котором они даже не предполагали до сегодня, безответным стремлением возродить их величайший успех и мучительнейшее горе.

— Есть горе, что следует предать забвению. — Прорычал он. — Нет ничего хорошего в том, чтоб открывать старые раны.

— Не согласен, — сказал Нарентир, не замечая угрожающего тона собеседника. — Если мы будем игнорировать подобные раны, они загноятся, словно фрукты, оставленные без внимания на ветке после созревания. Нет, мы должны принять славу прошлого и все наши воспоминания о нем. Как радостные, так и скорбные, ведь без горечи, сладкое не так приятно.

Рукоять кинжала вновь оказалась в его ладони, а желание прямо сейчас вонзить лезвие в шею менестреля был практически неудержимым.

— Ты говоришь о вещах, которых не знаешь, — отрезал он. — Ты поешь о чести, надежде, любви и триумфе, хотя эти понятия больше подходят для детских сказок. Их нет в реальном мире.

Нарентир засмеялся. — Ох, парень, как же ты ошибаешься. Ты, пришедший в одеждах предвестника смерти, позволил мрачному фатализму Мораи-Хег наполнить твою душу, но теперь я вижу, что твое появление это завершающий штрих, для полотна этой ночи!

Внезапно раздались шумные овации, когда собравшиеся эльфы почувствовали, что великое повествование, ради которого они сегодня собрались, готово начаться. Нарентир, шагнул вперед с гордым видом и взял его за руку, ведя по изогнутой лестнице вверх, к мраморному просцениуму. Его сердце наполнилось противоречивыми желаниями, когда он осознал, что Нарентир коснулся его.

— Сказание об Эльтарионе ничто, без парящего на крыльях призрака смерти! — Воскликнул Нарентир. — Я лишь один актер, и играю много ролей, но ты будешь моей музой, живым обещанием черной тени смерти. Что скажешь ты, безымянный баньши, взойдешь ли ты со мной, по этой уединенной лестнице, став тьмой на моем свету?

Он помедлил, неуверенный в направлении, в каком двигались события этой ночи. Наконец он кивнул, ощущая грань энтузиазма менестреля, вставшую меж ними. — Я буду.

— Чудесно, — ответил Нарентир, шагая к сцене, навстречу приветствиям жителей Тор Иврессе. Все еще сжимая кинжал, он последовал за менестрелем, едва тот занял свое место и аплодисменты стали затихать. Он ожидал от облаченного в нелепые доспехи эльфа лирического лоска, но тот начал повесть без грандиозной напыщенности.

Нарентир говорил, идеально подбирая тембр и время, как профессиональный повествователь, сказитель, что обладает властью зачаровывать аудиторию силой слов. Подобно всем хорошим сказителям, он задал сцену, на которой разворачивалась его история, язвительная береговая линия тумана и тени посреди бури дурных знамений. Из этой раздробленной тьмы пришли гоблины, их оборванный флот, жаждущий резни и войны на островном доме азур. С крыла сцены, он ощущал пристальный взгляд Нарентира и выступил вперед, на сцену, позволяя теням закружиться вокруг него, пока он крался по краю этого пересказа его ночных кошмаров. Его гнев усилился, когда он услышал речь Нарентира о короле гоблинов, о том, кто называл себя Гром. Крадучись сценой, голос Нарентира опустился ниже, повествуя об опустошении гоблинами земель Иврессе, о том, как за одну ночь сгорели поместья и замки, стоявшие тысячи лет.

Аудитория поддалась его нежной балладе, когда музыка поднялась от тоскующей скорбной песни до ужаса. Эмоции наполнили воздух, и даже несмотря на то, что он знал правду о тех днях, его горло сжалось, когда Нарентир продолжил повествование падением Атель Тамара и смертью лорда Мораниона. Он не видел, как горел этот прекрасный замок, и никогда не посещал его чернеющих руин, но когда Нарентир заговорил о бескорыстной отваге Мораниона перед лицом гоблинского короля, он с нежностью проникся желанием однажды отправиться к руинам замка и вдохнуть воздух прошлого. Он обошел Нарентира по кругу, и аудитория задохнулась, четко увидев его лишь сейчас. В руке он сжимал обнаженный кинжал, и Нарентир кивнул ему, пока он подходил к нему все ближе, скользя по кругу. Он едва слышал остаток баллады — все его внимание было сосредоточено на бледной шее менестреля, с пульсирующей подчелюстной жилкой — идеальное место для смертельного удара кинжалом.