Николай Ярославцев - Меч Шеола

— Ну если так, дней пять проживу. А дальше уж не утерплю, убегу. Обратно пойду на муки.

Глаза стали скорбными, тоскливыми. От переполнившей жалости к себе скукожилась, руки соскользнули с колен и безвольно повисли.

— Пожила бы еще. Отогрелась… успокоилась.

Кикимора взвилась над кочкой.

— А тут пропадай все пропадом? Да он, соседушка мой, тут же и межу перетащит, кого хитростью к себе переманит, кого силойй сведет. Или я для него копила да обихаживала? Нет уж, пять дней от силы и побегу. — Выпалила она одним духом.

Радогор поднял левую бровь.

— Меня возьмешь с собой? Может, и помогу чем…

— Выйдет ли? — Кикимора откинула его придирчивым взглядом, не пропустив ничего. Ни крепких рук, ни просторной груди и широких плеч. — Даром, что образина болотная, каких свет не видывал, а силища в нем скопилась непомерная. И вся от злости.

— Так берешь? — Настойчиво повторил Радогор.

— Ан быть по твоему. — Решилась кикимора. — Только я, милок, напрямки побегу. Перевозишься весь в дрягве.

-Отмоюсь. Не та грязь, что на платье.

Кикимора поскребла затылок.

— Правда, есть и другая дорога. Посуше… А потом все равно через дрягву. — И нерешительно спросила. — А, может, и мне с тобой к Копытихе наведаться? Давно не виделись. Наверное думает, что и померла уж. Сколько времени не забегала. Ты как посоветуешь? Вечером посидим на крылечке, посудачим…

— Коли охота есть, почему не навестить? — улыбнулся Радогор.

— А, так и быть. Уговорил! Сбегаю на денек. И И нетерпеливо проворчала. — Ты у воды то долго еще прохлаждаться будешь? Так и до ночи не доберемся. А я молоко парное страсть, как люблю. Надоело всякую гадость в рот толкать изо дня в день.

И резво выскочила из воды на своих рогульках. Отряхнулась, рассыпая мох и водоросли, и засмущалась.

— Ты, парень, в мою сторону не смотри. Вся одежонка на мне от ветхости рассыпается. А я, с какой стороны не посмотри, а все равно девка. Стыдно мне телом перед тобой светить.

Радогор с трудом сдержал смех.

— Да я и так не смотрю, тетушка.

Катится, увешанная тиной, закорючина, трещит без умолку.

— До дому дойдем, принарядим тебя. — Утешил он ее. — Мужики, сколько бы их ни было на болоте, все глаза на тебя проглядят.

Повернулась скорехонько и в глаза заглядывает. Не шутит ли? Парень молодой, востроглазый. Но нет. Лицо серьезное. И глаза не улыбчивые, холодные. Сразу видно, самостоятельные, пустое молот не будет.

— А ты с какой стороны Копытихе приходишься, молодец? Я у Копытиху всю родню наперечет помню. На моих глазах, можно сказать, выросли. Всех перебрала, а тебя не упомню.

— С той… — Указал глазами на полдень.

— Если с той, тогда конечно. Я там редко бываю.

Зацепилась рогулькой за куст, еле на ногах устояла. Пока выбиралась, последнюю одежонку растеряла.

— Отвернись, отвернись скорее, парень. — запричитала она со слезой в голосе. — Молод ты еще такое видеть. Отгостилась я… И на порог в таком виде не ступить. Срам один! Как же я подружке на глаза покажусь? Эх, сирота я горемычная! Последнее платьишко изодрала.

Радогор, чтобы смех скрыть, отвернулся.

— Ты, тетушка, наломай веток тонких, и обмотайся. А потом прыгай мне на загривок. На затылке глаз нет — Посоветовал он. — тут недалеко уж. Быстро добежим.

Кикимора затихла, обдумывая его совет. Что — то в словах Радогора показалось ей подозрительным.

— А за голы ноги хватать не станешь?

— Тетушка!

Поверила, но все еще топталась в нерешительности.

— Пироги остынут… — Пришлось поторопить.

Упоминание о пирогах, все сомнения, как ветром выдуло.

— Ты только, парень, головы не поворачивая. — Предупредила она, устраиваясь у него за спиной. — А какие пироги? С грибами? А, может, с ягодами? Или горохом? Я и с горохом, и с грибами ем. Но с ягодами все равно слаще. Сами в рот скачут.

И снова затрещала без умолку.

— Принимай гостей, матушка. — Издалека, едва показалась избушка, закричал он. — Не один иду. С подружкой.

Слово вылетело, не догонишь.

На его слова первой выскочила Влада. Лицо порозовело от возмущения. От обиды губы дрожат. И есть от чего. Не разбудил, не сказался, один ушел. Но увидела над его плечом пенек с расщепом вместо волос и сразу успокоилась. Присела, пискнула, закрыв рот ладошкой и скакнула обратно.

— Не твоя ли зазноба, часом? Юркая. — В голосе кикиморы слышится явный укор. — Ни какой самостоятельности.

— Подругу твою оповестить поторопилась. — Поторопился оправдать княжну Радогор. А вот и она.

Переваливаясь с ноги на ногу из — за угла выворачивала Копытиха.

— Редкий гость. — Заулыбалась Копытиха при виде кикиморы. — А я уж думать начала, не рассерчала ли на что? Не идешь и не идешь? А ты с какого такого перепуга чужому парню на загорбок забралась, подруга?

— Дорогой начисто оборвалась о кусты. Все платьишко в ленты. Так и осталось на ветках висеть. — Виновато заговорила кикимора, торопясь повиниться. — Сама знаю, что не ладно вышло. И девку сконфузила. Но не голым же задом мне перед ним светить? А за спиной вроде, как и не видно. А перед девкой я повинюсь.

Из — за угла долетел заразительный смех.

Копытиха и сам еле удерживалась, чтобы не расхохотаться. Но устояла и хлебосольно повела рукой в сторону избы.

— Милости прошу, подруга. Только со спины на землю спустись. А ты, Радогор, отвернись и здесь постой, пока мы в избу не зайдем.

Радогор послушно отвернулся. И кикимора, болтая без умолк, заторопилась к избе, ухватившись за руку Копытихи.

— Чистое золото у тебя, подруга, а не парень. А уж какой обходительный! Хлебцем угостил, последнего не пожалел. От нынешних разве дождешься такого? У них одно на уме! Тетушкой меня зовет. — Хлюпнула носом, не совладав с чувствами. — Меня же больше все кикиморой да кикиморой дразнят А твой то — тетушка! Чистое золото! Повезет же какой — нибудь оторве. С руками отхватит и ножками сбрякать не успеет. Я бы тоже отхватила, будь помоложе. А пироги у тебя нынче с чем? Не с ягодами ли часом?

Хлопнули двери и Радогор дал волю чувствам. В два прыжка подлетел к копне и закатился смехом. А там уже каталась в истерике Влада.

— Ой, не могу. Где ты ее нашел, Радо? Тебя и в лес одного не отпустить. Сам, на своей спине разлучницу мне принес. Ой, держи. Лопну сейчас от смеха.

А Радогор и слова сказать не может, под копной трясется от смеха, не имея сил остановиться.

— Хорошо, что я поторопилась, из под носа свое чистое золото. — Ее руки упали на его шею. А вслед за руками появилась и ее проказливая мордашка. — Проворонила бы свое счастье.