Патрик Ротфусс - Страхи мудреца. Книга 2

— Я вижу, ты смотришь на мир в оба, а?

Я пожал плечами.

— Строго говоря, это не мой меч, — сказала Вашет. — Его мне только дали на хранение. Это меч древний, и клинок — самая древняя его часть. Его вручила мне сама Шехин.

— Так ты за этим пришла в эту школу?

Вашет покачала головой.

— Нет. Шехин вручила мне меч гораздо позднее.

Она подняла руку и любовно погладила рукоять.

— Нет. Я пришла сюда потому, что, хотя латанта довольно формальный путь, мечом они владеют в совершенстве. На пути радости я научилась всему, чему могла. Три другие школы мне отказали, прежде чем Шехин согласилась меня принять. Она — женщина умная и поняла, что учить меня имеет смысл.

— Подозреваю, нам обоим повезло, что она так широко мыслит, — сказал я.

— Тебе повезло больше моего, — сказала Вашет. — Разные пути изрядно соперничают друг с другом. Когда я присоединилась к латанте, для Шехин это было лишним поводом для гордости.

— Да, — сказал я, — должно быть, нелегко это: прийти сюда и чувствовать себя всем чужой…

Вашет пожала плечами, ее меч приподнялся и опустился у нее за спиной.

— Поначалу да, — призналась она. — Но тут умеют ценить талант, а у меня его хоть отбавляй. Среди тех, кто учится пути радости, я считалась довольно скованной и медлительной. А здесь я — одна из самых необузданных!

Она усмехнулась.

— Это приятно, все равно как надеть новую одежду.

— А на пути радости тоже учат летани? — спросил я.

Вашет расхохоталась.

— По этому поводу идут серьезные дебаты. Коротко говоря — да. Все адемы до некоторой степени учатся летани. Те, кто принадлежит к школам, — тем более. Но при этом летани допускает весьма широкие толкования. Некоторые школы крепко держатся того, что другие презирают.

Она задумчиво взглянула на меня.

— Правда ли, будто ты сказал, что летани исходит из того же места, что и смех?

Я кивнул.

— Хороший ответ, — сказала она. — Моя наставница на пути радости когда-то сказала мне именно это.

Вашет нахмурилась.

— Когда я это сказала, ты сделался задумчив. Почему?

— Я бы сказал, — ответил я, — но мне не хочется, чтобы ты думала обо мне хуже.

— Я буду думать о тебе хуже, если ты будешь что-то скрывать от своей наставницы, — серьезно сказала она. — Между нами должно быть полное доверие.

Я вздохнул.

— Я очень рад, что тебе нравится мой ответ. Но, честно говоря, я не знаю, что это значит.

— А я и не спрашивала у тебя, что это значит, — легко ответила она.

— Но это же просто бессмыслица какая-то, — сказал я. — Я знаю, все вы придаете очень большое значение летани, но на самом деле я ее не понимаю. Я просто нашел способ делать вид, будто понимаю.

Вашет снисходительно улыбнулась.

— Нельзя сделать вид, будто понимаешь летани, — уверенно ответила она. — Это все равно что плавание. Любому, кто на тебя смотрит, очевидно, умеешь ты плавать или нет.

— Ну, сделать вид, будто умеешь плавать, как раз нетрудно, — заметил я. — Можно просто загребать руками, идя по дну реки.

Она с любопытством взглянула на меня.

— Ну ладно. И как же ты ухитрился нас провести?

Я объяснил ей про «листок на ветру». Как я научился приводить свои мысли в легкое, пустотелое, парящее состояние, в котором я легко отвечаю на все их вопросы.

— О, так ты украл ответы у себя самого! — сказала она с напускной серьезностью. — Ты очень хитро нас одурачил, вытянув ответы из собственной души.

— Да ты не понимаешь! — рассердился я. — Я же понятия не имею, что такое на самом деле эта летани! Это не путь, но помогает избрать путь. Это самая простая дорога, но увидеть ее непросто. Честно говоря, вы все похожи на пьяных картографов!

Едва сказав это, я тут же об этом пожалел, но Вашет только рассмеялась.

— Есть немало пьяных, которые весьма сведущи в летани, — сказала она. — О некоторых из них слагают легенды!

Видя, что я все еще взволнован, она успокаивающе махнула рукой.

— Я и сама не понимаю летани — не так, чтобы объяснить ее кому-то другому. Обучение летани — искусство, которым я не владею. Если Темпи удалось привить тебе летани, это весомый аргумент в его пользу.

Вашет с серьезным видом подалась вперед.

— Одна из проблем состоит в вашем языке, — сказала она. — Атуранский язык очень определенный. В нем все говорится точно и прямо. А наш язык богат двойными смыслами, так что нам-то проще принять существование вещей, которые нельзя объяснить словами. И летани — важнейшая из них.

— А можешь привести пример других таких вещей, кроме летани? — спросил я. — Только, пожалуйста, не говори «синее», а то я с ума сойду прямо тут, на скамейке.

Она немного поразмыслила.

— Ну, скажем, любовь. Ты же знаешь, что такое любовь, но попробуй дать ей точное определение!

— Любовь — концепция тонкая, — признал я. — Она неуловима, как справедливость, однако дать ей определение все-таки можно.

Ее глаза насмешливо заискрились.

— Ну что ж, давай, мой хитроумный ученик! Расскажи мне, что такое любовь.

Я ненадолго задумался, потом задумался надолго.

Вашет ухмыльнулась.

— Ты понимаешь, как легко мне будет найти слабые места в любом определении, которое ты дашь.

— Любовь — это готовность сделать ради кого-то что угодно, — сказал я. — Даже за счет ущерба для себя.

— Чем, в таком случае, любовь отличается от долга или верности? — спросила она.

— Она еще связана с физическим влечением, — сказал я.

— Даже материнская любовь? — спросила Вашет.

— А, ну тогда с очень сильной привязанностью! — поправился я.

— А что именно ты называешь «привязанностью»? — спросила она с убийственным спокойствием.

— Ну-у… — Я запнулся, ломая голову, как описать любовь, не прибегая к другим, не менее абстрактным терминам.

— Такова уж природа любви, — сказала Вашет. — Попытка ее описать сведет женщину с ума. Потому-то поэты постоянно о ней что-то пишут. Если бы кто-то сумел описать на бумаге всю любовь, как она есть, прочим пришлось бы отложить перо. Однако это невозможно.

Она подняла палец.

— Но лишь глупец берется утверждать, будто любви не существует. Когда ты видишь, как двое юных смотрят друг на друга влажными глазами, это она и есть. Такая осязаемая, хоть на хлеб ее мажь. Когда ты видишь мать с ребенком, ты видишь любовь. Когда ты чувствуешь, как она ворочается у тебя в брюхе, ты знаешь, что это. Даже если не можешь выразить это словами.

Вашет сделала торжествующий жест.

— Вот такова и летани! Но, поскольку летани больше любви, ее и описать сложнее. Именно за этим мы задаем вопросы. Это все равно что расспрашивать девушку о парне, который ей нравится. Она, может быть, не скажет ни слова о любви, однако из ее ответов станет ясно, есть в ее сердце любовь или нет.