Татьяна Мудрая - Паладины госпожи Франки

То были два сидящих изваяния, мужское и женское. В отличие от тщательно отделанных постаментов черного и серого мрамора, сами статуи были как бы слегка намечены, вчерне высвобождены из камня. Между ними на ковре, брошенном прямо в пыль, полусидел-полулежал человек в таком же плаще с клобуком, как у сопровождающего. Нечто неловкое, связанное было в его позе. Спросил у них:

— Как вы пришли сюда?

— Пригнали вот… ваши гончие псы, — нехотя ответила Франка.

— Женщина, я говорю о другом.

— Мы пошли искать в гроте и галереях наших детей…

— Я спрашиваю в третий раз — и в последний.

— Тогда я отвечу так, чтобы мой спутник не узнал настоящих слов, а ты, доман доманов, смог догадаться: «Трех вещей я не пойму, и четвертой не уразумею: пути змеи по камню, орла в небе, рыбы в воде и мужчины к сердцу женщины».

— Ты верно вспомнила? Ибо я впервые вижу человека, умеющего летать. Мои братья прыгают по деревьям…

— Как белки. Мои братья и сестры тоже, однако деревья у нас повыше.

— Значит, ты Юмала. Мы позволяем им натаскивать своих охотников в наших угодьях и ловить рыбу в горных реках, но чужак не должен и помышлять о тайне, не то что находиться в самом средоточии. Твоих спутников из леса убило, так ты взяла вместо них попа и к тому же иноземца.

— Это вышло невольно, однако я виновата.

— Твои слова я запомню, хотя сейчас не время тебе платить по этому счету. Если ты хочешь, чтобы вместе с тобой выпустили отсюда и твоего мужчину, нам нужен залог за него. Мы могли бы просто убить его память о нас, заставив глядеть на черный шар или как-нибудь иначе, но это скверное дело — меняется весь человек. Пусть лучше оставит взамен себя одного из детей. Скажем, девочку? Она к нему привязалась, как и он к ней, у нее ловкие руки и пылкое сердце. Из этого сырья нетрудно будет сделать человека. Хотя мальчик…

Во время торга отец Лео непонимающе моргал, уставившись на вождя Горных Братьев. Наконец разрешился.

— Доман доманов… иначе леген, я прав? — желает взять Ноэминь или Яхью учеником и пленником в одно и тоже время.

— Ты понял.

— Уж лучше я сам останусь. Тогда я наверняка не сболтну ничего лишнего.

— И мы будем иметь вместо послушной глины булыжник, — вождь издал короткий смешок. — Недотепу-француза в рясе, куцей, как его картавый язык, и с мозгами, такими же закостеневшими, как и позвоночник. Впрочем, как знать, может быть, из тебя выйдет нечто сверх ожиданий. Хорошо, пусть будет так, как предначертано!

— Что же, будем прощаться, — негромко сказала Франка. — Ради детишек я бы сама осталась, но для здешних это полная бессмыслица: я и так повязана клятвами.

Обнялись, потерлись носами.

— Ладно, не станем испускать влагу, папочка. Вам будет здесь поначалу даже любопытно, а мы трое как-нибудь и одни выкарабкаемся.

К ним подошли воины Братства и развели в разные стороны. Тот, кто говорил с ними, тоже стал подниматься, чтобы уйти: чужие руки поддерживали его со всех сторон.

— Вот оно что, — понял Леонар. — Он же ранен и, похоже, не на шутку.

Когда дети поняли, что произошло, Яхья — с его агрессивным чувством справедливости — набросился на Франку чуть не с кулаками:

— Зачем отдала Леонара, он же ни в чем не виноват!

— Помолчи и не лезь в чужие обычаи, — Ноэминь обхватила его плечи, он выкрутился и обернулся к ней. — А то, может статься, мне в волосы вцепишься? Это же я первая наделала дел. Только со мной потрудней будет справиться, чем с Франкой. У меня ногти острее.

После бессонной ночи всех троих накормили и повели по мрачным коридорам, от которых осталось чувство какой-то незаконной сказки. Окаменевшие водопады, похожие на орган или арфу, или храмовый неф с колоннами, которые то ветвились и раскидывались наверху, подобно деревьям, то вытягивались как струны; потоки, прыгучие и гулкие — или разливающиеся мертвым озером. Все это оставалось в стороне и позади. Люди передвигались по спрямленным и расчищенным путям, которые то кружили спиралью, то уводили вверх или вниз через марши и каскады лестниц с грубыми ступенями, соединяющими уровни.

Наконец, впереди засинело небо. Один из провожатых вручил им мешок с их незатейливым скарбом: котелки были отчищены, ножик заточен, тряпье подштопано. Ничто из реликвий не пропало. Только саблю «братья» оставили себе — такое оружие нищим носить не с руки.

— Вам нельзя заходить в потаенные места, — сказал он. — Наш леген запретил помогать вашему «ловцу», коль скоро память к нему вернулась. Это нарушило бы его игру и свело на нет испытание. Но если ты, дочь Юмалы, решишь, что с тебя довольно, покажи вот это любому горцу и скажи: «Люби свою веру, но не осуждай другие».

Дети мельком увидели у него в ладони створку пресноводной жемчужницы, совсем невидную из себя.

— Спасибо за заботу: слова я запомню, но знак, понуждающий подчиняться, мне не надобен, — решительно произнесла Франка.

Снаружи нерушимо стояли горы, поросшие кустами с жухлой листвой, какими-то ползучими веточками и стеблями, уцелевшими после того, как по ним прошлась армия и протекли толпы беженцев. И ничего не оставалось в них колдовского.

— Нас же вернули почти на прежнее место! — Яхья побледнел.

Вдали курились развалины, марево дрожало над бесформенными глыбами, в которых глаз отказывался признать «Голову Дракона».

— И верно сделали. Ты должен был увидеть свое царство, шахский сын, — Франка притянула к себе девочку. Теперь, когда они остались втроем, нечто более властное и мудрое стало просвечивать сквозь ее юную насмешливость. Или — причастность той тайне, о которой догадывались ее дети?

— Что же теперь делать? — Ноэминь грустно прислонилась виском к плечу Франки. — Золото они отдали, но тратить всё равно нельзя, промышлять нечего…

— Работать станем.

— Что-то пока не видать, чтобы хозяева выбегали нам навстречу с предложениями о найме, — съязвил Яхья.

— А они нам и не нужны. Зачем спрашивать дело, когда его и так видно, куда ни погляди? Вон груда хлама рядом с воронкой, вон свежее кострище водой кое-как залито, как бы снова не загорелось… Впрочем, давайте пройдем еще немного. Еда пока найдется, а к цели будем поближе.

— А какая наша цель, Франка? — спросил мальчик.

— Море. Северные воды.

— Так это нам через весь Лэн насквозь идти! — ужаснулся он.

Часа через два пешего хода, когда уже наступило время главной трапезы, Франка кивнула детям на разваленную изгородь выгона. Сложена она была из камней сухим способом, и мародерам не составило большого труда разбросать ее по окрестностям. На валы укреплений пошла лишь малая часть. Земля вокруг была вдрызг разбита копытами угнанных лошадей, колесами тяжелых повозок и коваными солдатскими сапогами, но хозяйский домик стоял посередине поля невредим и даже обвесился тряпками. На столбе кверху донцем была вздета молочная кринка; пахло съестным.