Андрей Бондаренко - Карибская эскапада

Представьте, тайга, или тундра какая, и до ближайшего населённого пункта — километров сто, а то — и поболе будет. И вертолёты не летают ни хрена — погода-то нелётная. И стоят пара- тройка буровых на ветру сиротиночками позабытыми. И хлебушек закончился — голодно, и шестерёнка какая-то важная сломалась. Разброд и уныние в коллективе. Но план давать то надо — иначе денежков не будет, да и начальство голову отвертит на фиг.

И вот тогда на арену, под нестерпимый свет софитов выходит он, наш герой главный — Буровой Мастер. Он и хлеба испечёт, и рыбки в речке ближайшей наловит, и на стареньком фрезерном станочке шестерёнку нужную выточит, и паникерам разным — профилактики для — по физиономиям гнусным наваляет. Короче — отец родной для подчинённых, да и только. Если даже кто, не дай Бог, представится — он и похоронит по человечески, молитву, какую никакую над могилкой прочтёт. Ясно Вам, голодранцы, теперь будущее ваше и перспективы на годы ближайшие? Ну, ясен пень, буровой мастер — это только первая ступень карьерная — но важная до чёртиков. А гусарство — это так — для души и комфорта внутреннего. Вот я, например — профессор, доктор технических наук, лауреат премий разных. Но не греют титулы эти. А горжусь главным образом тем, что присвоили мне полярники звание знатное — " Король алхимиков, Князь изобретателей". За что спрашиваете? Тут дело такое. В Антарктиде мы лёд не просто механическим способом бурим, но и плавим также. И чисто технологически для процесса этого спирт чистейший необходим. Но на станциях антарктических начальство, как и везде, в прочем, — умно и коварно. И, дабы пьянства повального не началось — добавляет в спиртягу всякие примеси насквозь ядовитые — дрянь всякую химическую. А каждая новая смена на станцию полярную прибывающая, считает своим долгом за год отведённый, изобрести хотя бы один новый способ спиртоочистки — тем более что и начальство не дремлет, так и норовит новую химию применить. Ну, а изобретателю конкретному — почёт и уважение всеобщее. Я в Антарктиде четыре раза побывал — а способов очистки целых девять изобрёл. Ясно? О чём это бишь я?

Бур Бурыч ещё долго рассказывает о всяких разностях — о горах Бырранга, о чукотской тундре, о южных пустынях, о Принципах и Традициях, об известных личностях, учившихся когда-то на РТ:

— Даже Иося Кобзон у нас целый семестр отучился, а потом — то ли Мельпомена его куда-то позвала, то ли с математикой казус какой-то случился. А что касается Главного Принципа, то это просто — всегда и со всеми — деритесь только с открытым забралом. С открытым, и — без стилета за голенищем ботфорта. Ещё вот: к накоплению благ материальных — поосторожней относитесь. Столько ребят классных из-за этого пошлого вещизма — в говнюков законченных превратилось! Если не понятно что — читайте труды Че Гевары, книжки разные о Нём….

Лекция должна длится полтора часа, но проходит два часа, три, четыре — все, как завороженные, внимают профессору.

В конце Буб Бурыч — то ли нечаянно вырвалось, то ли совершенно сознательно — произносит — так, якобы — между делом:

— В мои то студенческие времена у Эртэшников такой ещё Обычай был — первую стипендию коллективно пропивать — с шиком гусарским. Но тогда всё по другому было — и стипендии поменьше, и народ позакаленней и поздоровей.

По тому, как переглянулись Бернд с Лёхой, я отчётливо понял — семена брошенные упали на почву благодатную — будет дело под Полтавой.

Через месяц дали первую стипендию, и подавляющее большинство во главе с доблестным ротмистром Мюллером на несколько дней обосновались в общаге — с шиком стипендию пропивать.

Тут ещё одна странность на поверхность всплыла: оказывается отец нашего ротмистра — герр Карл Мюллер — лично был знаком с Че, и даже был вместе с ним во время последнего боливийского похода, чудом живым остался — был серьёзно ранен в живот за неделю до последнего боя Гевары. Бернд рассказывает — мы восхищённо внимаем, широко раскрыв рты.

На одного участника приходилось, помимо закусок скромных, но разнообразных — по пятнадцать бутылок портвейна марок и названий различных. Совсем нехило. Честно говоря, справится с таким количеством спиртного — было просто нереально, если бы не бесценная помощь старшекурсников.

Они благородно помогали бороться с Зелёным Змеем, приносили с собой гитары, песни разные геологические, незнакомые нам ещё тогда, пели душевно:

На камнях, потемневших дочерна,В наслоённой веками пыли,Кто-то вывел размашистым почерком —Я люблю тебя, мой ЛГИ.Может это — мальчишка взъерошенный,Только-только — со школьной скамьи,Окрылённый, счастливый восторженный —Стал студентом твоим, ЛГИ.Может это — косички да бантики,Да пол неба в огромных глазах,Наконец, одолев математику,Расписалась на этих камнях.Может это — мужчина седеющий —Вспомнил лучшие годы свои.И как робкую, нежную девушкуГладил камни твои — ЛГИ.

Многим испытание это оказалось явно не по плечу — я вышел из игры на вторые сутки — поехал домой, к бабушке — молоком отпаиваться, кто-то сошёл с дистанции уже на третьи…

Но ударная группа коллектива во главе с принципиальным ротмистром — героически сражалась до конца.

Через неделю Бур Бурыч пригласил всех на внеочередное собрание. Хмуро оглядел собравшихся, и голосом, не сулившим ничего хорошего, начал разбор полётов:

— Только недоумки понимают всё буквально. Умные люди — всегда взвешивают услышанное и корректируют затем — по обстановке реальной и по силам своим скудном.

В противном случае — нестыковки сплошные получаются.

Вот из милиции пришла бумага — медицинский вытрезвитель N 7 уведомляет, что 5-го октября сего года, иностранный студент славного Ленинградского Горного Института — некто Мюллер — был доставлен в означенный вытрезвитель в мертвецки пьяном состоянии, через три часа проснулся и всю ночь громко орал пьяные матерные частушки. Ротмистр — Ваши комментарии?

— Не был. Не привлекался. Всё лгут проклятые сатрапы, — не очень уверенно заявляет Бернд.

— Выгнал я бы тебя ко всем чертям, — мечтательно щурится Бур Бурыч, — Да вот закавыка — из того же учреждения ещё одна бумага пришла. В ней говорится, что всё тот же Мюллер, 6-го октября сего года, был опять же доставлен, опять же — в мертвецки пьяном состоянии, через три часа проснулся и всю ночь читал вслух поэму "Евгений Онегин" — естественно, в её матерном варианте исполнения. Ротмистр?

— Отслужу, кровью смою, дайте шанс, — голос Бернда непритворно дрожит.