Генри Каттнер - Тёмный мир

Воспоминания нахлынули на меня. И пока прекрасная ведьма стояла и улыбалась мне, все, что сделало меня на короткое время Ганелоном, спало с моего мозга и тела, как разорванный плащ. Эдвард Бонд стоял перед ней в чужой одежде, глядя на сад, с ужасом и отвращением вспоминая все, что здесь произошло.

На мгновение я отвернулся, чтобы Медея не догадалась по моему лицу, что со мной происходит. Знание того, что я могу находиться под властью сильной, злой воли Ганелона, было более ужасным, чем воспоминание о том, что произошло недавно в саду. Действовало тело Ганелона, теперь в этом не было сомнений. Эдвард Бонд вновь был на Земле, на старом своем месте, но его память все еще находилась в моем мозгу, так что у него и у меня была одна душа. Ганелона же не было вовсе, за редкими моментами, когда воспоминания, которые принадлежали мне – мне? – по праву, вытесняли Эдварда Бонда.

Я ненавидел Ганелона. Я презирал его мысли и его самого. Моя фальшивая память – наследство Бонда – была сильнее, чем память Ганелона. Я был Эдвардом Бондом – стал им сейчас!

Заботливый, нежный голос Медеи прервал мои размышления, повторив вопрос:

– Ты помнишь меня, лорд Ганелон?

Я повернулся к ней, чувствуя, что поток мыслей и чувств, боровшихся во мне, делает выражение моего лица смущенным.

– Меня зовут Бонд, – упрямо сказал я ей.

Она вздохнула.

– Ты вернешься, – сказала она. – Это займет какое-то время, но Ганелон вернется к нам. Когда ты увидишь знакомую тебе обстановку, знакомую жизнь в Темном Мире, жизнь Совета, двери твоего рассудка опять раскроются. Я думаю, ты вспомнишь еще немного ночью, на Шабаше.

Внезапно ее кроваво-красные губы улыбнулись почти угрожающе.

– С тех пор, как я отправилась в мир Земли, ни разу не было Шабаша, – продолжала она.

– А это очень долго, потому что в Кэр Ллире есть тот, кто уже зашевелился и жаждет своей жертвы.

Она испытующе поглядела на меня, и зрачки ее сузились.

– Ты помнишь Кэр Ллир, Ганелон?

Прежнее болезненное чувство ужаса волной прокатилось по мне при упоминании этого загадочного явления.

Ллир – Ллир! Темнота и что-то шевелящееся за золотым окном. Что-то слишком чужое, чтобы ступать по той же земле, по которой ступает человеческая нога, что-то такое, чего вообще не должно было существовать, пока люди живы. Ступая по той же земле, живя вместе с ними, это что-то отрицало людей! И все же, несмотря на мое отвращение, Ллир был мне близок. Ужасно близок!

Я знал! Я вспомнил!

– Я ничего не помню, – коротко ответил я. Потому что именно в эту минуту я понял, что надо быть осторожным, очень осторожным. Я не мог доверять никому, даже самому себе. Я помнил, но я не должен был этого показывать. Пока я ясно не понял, чего они хотят, чем угрожают, я должен был держать про запас это единственное оружие, которое было в моем распоряжении.

Ллир! Мысль о нем… о… – это укрепило мое решение. Потому что в туманном прошлом Ганелона между ним и Ллиром существовала страшная связь. Я знал, что они пытаются толкнуть меня на полное соединение с Ллиром, и я знал, что даже Ганелон боялся этого. Я должен притвориться еще более невежественным, чем есть, пока все это не прояснится в моей памяти.

Я вновь покачал головой.

– Я ничего не помню.

– Даже Медею? – прошептала она и подошла ко мне плавной походкой.

В ней действительно было что-то колдовское. Мои руки приняли эту алую и белую мягкость, как будто они были руками Ганелона, а не моими. Но губы, ответившие на яростный поцелуй, были губами Эдварда Бонда.

– Даже Медею?

Эдвард Бонд или Ганелон – какая мне была разница? В эту минуту никакой.

Но прикосновение алых губ вызвало перемену в Эдварде Бонде. Какое-то странное чувство зашевелилось в нем – во мне. Я держал в объятиях ее прекрасное податливое тело, но что-то чужое и неизвестное поднималось во мне при этом прикосновении. Я решил, что она сдерживала себя, сдерживала от демона – демона, который владел ею – демона, который старался вырваться.

– Ганелон!

Дрожа, она прижала ладони к моей груди и внезапно оттолкнула меня и вырвалась. Крохотные капли пота появились на ее лбу.

– Достаточно! – прошептала она. – Ты знаешь?

– Что, Медея?

И теперь неописуемый ужас появился в ее пурпурных глазах.

– Ты забыл, – выкрикнула она. – Ты забыл меня, забыл, кто я такая, что я такое!

6. Поездка в Кэр Сикэйр

Позже, в покоях, принадлежащих Ганелону, я ждал часа Шабаша. В ожидании я, не останавливаясь, ходил взад и вперед по комнате. Ноги Ганелона мерили шагами покои Ганелона, но человек, который ходил по помещению, был Эдвард Бонд. С удивлением я подумал о том, как воспоминания другого человека, наложенные на мозг Ганелона, переменили его.

Я подумал о том, смогу ли я теперь вообще когда-нибудь быть уверенным, кто я на самом деле. Теперь я ненавидел Ганелона и не доверял ему. Я должен был знать больше, чем думали о моих знаниях те, кто окружал меня, или, я понимал, и Ганелон и Бонд могут погибнуть. Медея ничего не скажет мне. Эйдерн ничего мне не скажет. Матолч может сказать много, но он солжет.

Я почти не осмеливался ехать с ними на Шабаш, который, я думал, будет Шабашем Ллира, из-за этой ужасной связи между ним и мной. Будут принесены жертвы.

Я не мог быть уверен, я сам, что не меня предназначили положить на алтарь перед… перед Золотым Окном?

Затем на какую-то секунду Ганелон вернулся, вспоминая обрывки событий, слишком быстро промелькнувших в моем мозгу, чтобы я мог разобраться в них. Я почувствовал только страх – страх и отвращение и странную безнадежную тягу.

Мог ли я осмелиться пойти на Шабаш? Но мог ли я не осмелиться пойти на него, потому что если я откажусь, то это будет признанием, что я знаю больше о том, что угрожает Ганелону, чем это должен знать Эдвард Бонд. И единственным моим оружием против них было то слабое знание, которое я припомнил и которое держал в тайне. Я должен идти. Даже если меня ждет алтарь, я должен идти.

Оставались еще жители леса. Они были вне закона, и солдаты Совета охотились за ними. Плен означал рабство – я хорошо помнил ужас во взгляде этих мертвоживущих людей, которые были слугами Медеи. Как Эдвард Бонд я жалел их, думая, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы спасти их от Совета. Настоящий Эдвард Бонд жил с ними в лесах полтора года, организовывая сопротивление и борясь с Советом. Я знал, что сейчас на Земле он беснуется в ярости, мучимый безнадежной мыслью, что он оставил работу недоделанной и что друзья его брошены на волю черной магии.

Возможно, мне придется разыскать лесных жителей. Среди них, по крайней мере, я буду в безопасности, пока моя память полностью ко мне не вернется. Но когда она вернется, тогда Ганелон будет в ярости, очутившись лицом к лицу со своими врагами, в самой их гуще, вне себя от собственного бешенства и унижения. Мог ли я позволить подвергать жителей лесов такой опасности, которой станет лорд Ганелон, когда память его вернется. Мог ли я подвергать себя такой опасности – их мести, потому что их будет много против меня одного?