Виталий Каплан - Чужеземец

Ознакомительный фрагмент

И как же должна поступить порядочная ведьма? Наверное, верхом на каком-нибудь воздушном духе… Или заклинаниями отворять запоры… Да только к этим бы заклинаниям ещё железную проволочку, согнутую под верным углом. Показывал мне однажды наставник, да не переняла я сию науку. Куда мне до порядочной ведьмы…

Но и не стучаться же в двери? Весь дом переполошить? Нет, не нужно мне такого удовольствия. Мне бы с господином Гиуртизи наедине перемолвиться.

Но коли невозможно мне внутрь попасть, значит, сюда надо его выманить.

Пригласить поганца на беседу.

Махнула я рукавом, выскользнул оттуда верный мой ящерок. Умён Гхири, а только сейчас особое от него требуется.

Письмо-то я ещё дома заготовила. Углём на дощечке нацарапала: «Выйди из дома сейчас. Один. Наузими. Тенгарай. Арибу». Сильные имена, должны подействовать…

Только бы не ошибся Гхири, только бы он на кого другого не наткнулся.

И где же спит ростовщик? Не на первом этаже, ясное дело. Там духота, там контора, хозяйственные комнаты, людская. Но вверху ведь и жена его, и сыновья. С женой-то он уже пятый год не спит, не мила ему стала Киаминни. В отдельной светёлке он почивать изволит. Ага… Что ещё у меня было записано? Комаров он страсть как боится, посему окно тончайшей сеточкой из конского волоса на ночь завешивает. И воздух сеточка пропускает, и кровососам от ворот поворот. И где же тут у нас нужное окошко?

Луна мне помогла — поднимаясь над горизонтом, она заливала дом жёлтыми своими волнами, и видно было хоть и не как днём, а всё же близко к тому. Вот оно, сбоку-то, окошко с сеточкой. Снизу кажется, будто шкуру мохнатого зверя ветерок колышет, в лунном свете легчайшие дуновения по шкуре этой пробегают.

— Вон туда, Гхири, — я взяла ящерка на руки и развернула его головку в сторону окна. — Быстренько. И гляди, не больно кусай-то, нечего крик на весь дом поднимать. Так, легонечко… Чтобы сон прогнать.

Умный у меня Гхири. Все слова понимает. Выскользнул из рук, ручейком влился между кольев изгороди, невидимо промелькнул по земле — и вот уже ползёт по стене, цепляясь крошечными коготками за неровности камня. Я и до пяти дюжин досчитать не успела, как он уже добрался до ростовщичьего окошка, прогрыз в комариной сеточке дырку и исчез во тьме. С моим посланием на шее. То-то сейчас будет радости господину Гиуртизи…

Мне оставалось только ждать.

— Ты? — удивился ростовщик. В лунном свете было видно, как на коже его выступили мурашки, хотя и в льняное покрывало он обернулся, и ночь тёплая стояла.

— Я, Гиуртизи, я, — голос пришлось сделать подобно ирвуйской флейте, на которой в южных землях змеям играют.

— Что надо?

Сразу видно делового человека, времени зря не тратит. Ни к богам о милости воззвать, ни о здоровье моём осведомиться… Или же послание моё слишком сильно по мозгам шибануло.

Тёмной струйкой скользнул по камням мостовой Гхири, забрался мне на плечо.

Погладила я плоскую головку — молодец, справился.

— Плохи твои дела, ростовщик, — слова из моих губ сочились не то мёдом, не то ядом. — Звёзды твоей судьбы разошлись, и предстоят тебе страшные испытания. Сам посуди, что скажет наместник Арибу, когда узнает, где и с кем сейчас Наузими, твой любимый сынок… ну, какая разница, что не от богами данной жены, а от северной рабыни? Ничего, со всеми бывает… Но не со всеми ведь бывает, что становятся они правой рукой ночного удальца Тенгарая? Как ты помнишь, наверное, ещё в прошлом году государь наш Уицмирл, да будут милосердны к нему боги Внутреннего Дома, повелел изловить душегуба Тенгарая со всей его шайкой.

Глашатаи на площадях орали… И наместник даже рассылал стражников по окрестностям Огхойи… только ничего из этого не вышло, растворились молодцы в ночи, будто предупредил кто…

— Откуда знаешь, ведьма? — взгляд, которым одарил меня Гиуртизи, многого стоил.

Всё обещалось мне в этом взгляде — и медленный огонь, и котёл с кипящим маслом, и крысиная яма…

— Потому я и ведьма, что ведаю о делах близких и дальних. И духи мне рассказывают, и птицы, и звёзды… Сегодня спрашивала я Ингрийю, духа восточного ветра… Не о тебе, ростовщик, другое спрашивала, для других людей… больших людей, знатных… Но многое открыл мне Ингрийя — видать, по нраву ему пришлось моё приношение… любит он, когда жгут растёртые в пыль детские косточки…

Было удивительно тихо, даже ночные птицы молчали — так бывает незадолго до рассвета. И цикады притомились, видать. Только суетливое дыхание ростовщика да слабый шелест листвы нарушали лунное безмолвие.

— Так вот, — выдержав жестокую паузу, продолжила я, — попутно выяснилось, что Тенгарай давно уже болен, и всеми делами распоряжается у него молодец Наузими, две дюжины годов ему, лицом светел, волосами тёмен. Большой мастер засады на дорогах устраивать, купцов резать… Но не всех купцов он режет, не всех… Кто в доле со славным ростовщиком Гиуртизи, или кто должен ему, тех пропускает беспрепятственно. А всё почему? Отца Наузими любит да почитает. Добрый у него отец, заботливый. Когда шесть лет назад попался его сынок на разбое, много заплатил отец начальнику городской стражи… и не разбоем это дело оказалось, а всего лишь дракой двух свободных людей. Получил Наузими для порядка дюжину плетей, да и был отпущен восвояси… а отец отправил сынка в западные провинции, пересидеть, пока забудется. Только не добрался Наузими до западных провинций, повстречал лихих молодцов и зажил интересной жизнью. Но об отце не забывал, держал связь, через одного старичка, мелким ремеслом пробавляющегося… Денежки отец сыну исправно посылал, а сын отцу — драгоценные вещицы. И долго бы так продлилось, да оплошали молодцы Тенгарая. Ограбили небольшой караван, а караваном тем не пень с горы, а матушка седьмой государевой наложницы, Игги-Холлы, странствовала. На поклонение Гоумадини, богине доброго здравия, направлялась. Жалко бедную старушку, да? Государь вон тоже пожалел, строжайшие указы о поимке злодеев разослал. Три дня назад такой указ и наместник Арибу получил… Зубами землю грызть будет, за любую зацепочку ухватится… тут уж ни на приятельство никакое не посмотрят, ни на малую долю, исправно заносимую…

Вот и думай, ростовщик, думай…

Видать, мелькнула у него мыслишка. Пусто кругом, я одна, а мужчина он хоть и пожилой, но крепкий. Задушить старушку — и всего делов. Поди потом разбери, какие такие изверги по ночным улицам бродят, в то время как почтенные ростовщики спят себе сладким сном…

Только вот неглуп Гиуртизи, не сердце его направляет, а холодный ум. Понял, тут же понял, что не просто старушка перед ним, о чём не надо прослышавшая, а ведьма. И уж с ведьмой ему нипочём не справиться. А коли бы и справился — ведьмы на то и ведьмы, чтобы врагов своих даже и с Нижних Полей достать. О том сколько сказок сложено…