Андре Нортон - Волшебница Колдовского мира

Ознакомительный фрагмент

Злобная усмешка исчезла с толстогубого лица мужчины. Оно стало таким угрюмо-мрачным, что я бы на месте этой женщины испугалась. Но её презрение и нетерпеливость росли, и она опять повернулась, как будто подмога, которую она хотела позвать, стояла за дверью. Но прежде, чем она позвала — если и собиралась, — её прервал низкий медный гул, входивший в уши протяжным многократным эхом.

Услышав его, я на секунду забыла, где я, и какие ещё испытания мне предстоят. Этот гудящий звук пробудил во мне то, что я считала навеки утерянным — не только крохи памяти, но и немедленный ответ, который оказался для меня столь поразительным и ошеломляющим, что я чуть не вскрикнула.

Мой Дар был утерян, но память — нет. Я помнила искусство чар, господство воли и мысли, которому меня обучали, хотя и не могла ими воспользоваться. Память подсказала мне, что в этом варварском лагере прозвучал колдовской гонг. Кто мог воспользоваться этим орудием в таком месте?

Женщина явно торжествовала, мой мучитель беспокойно хмурился. Наконец он вытащил из-за широкого пояса длинный нож, встал надо мной и разрезал верёвку, связывавшую мне ноги. Когда он грубо поднял меня, его руки скользнули по моему телу, обещая причинить в будущем немало неприятностей, раз уж не удалось это сделать сейчас.

Поставив как куклу, он резко подтолкнул меня вперёд, и я беспомощно врезалась бы в стену, если бы женщина не перехватила меня за плечо. Её ногти жёстко вцепились в мою руку, и она повернула меня лицом к выходу. Мы вышли в ночь, освещённую кострами.

Люди у костров не смотрели на нас, когда мы проходили мимо, и мне показалось, что по каким-то причинам они умышленно отводили от нас взгляды. В воздухе всё ещё чувствовалась вибрация, порождённая гонгом, хотя сам звук уже оборвался.

Я ковыляла, поддерживаемая и подгоняемая женщиной, мимо костров и палаток всё глубже в лес, извилистым путём между деревьями. Когда костры остались позади, стало очень темно, а тропа — совершенно неразличима. Но моя стражница-гид шла спокойно, как будто видела в темноте гораздо лучше меня или ходила здесь так часто, что ноги сами вели её куда надо.

Замигал другой костёр — низкий, с голубым пламенем. От него исходил запах ароматических смол. Его я тоже знала издавна, только обычно он вился из жаровни, а не от палочек, поставленных открыто. Неужели меня привели к настоящей колдунье? Возможно, к беженке из Эсткарпа, перешедшей, как и мы, через горы в поисках древней родины.

Палатка, перед которой пылал огонь, была больше других. Она занимала почти всю поляну, на которой стояла. В дверях стояла фигура в плаще с капюшоном, время от времени протягивая руку, чтобы подбросить в огонь приятно пахнущие травы. Учуяв этот запах и хорошо зная, зачем он здесь, я обрадовалась: он не от сил Зла. Эта пища не для Тьмы, а для Света.

Магия бывает двух родов. Колдунья родится со своим искусством, её сила от земли, от всего растущего, от природы. Если же она заключает договор с Тьмой, она оборачивает во зло всё, что живёт на земле, и растения могут навредить так же, как и излечить.

Волшебница может родиться со стремлением подниматься всё выше в своём искусстве, а может оказаться и без дарования, и тогда ей очень трудно учиться пользоваться Силой. Но и той, и той приходится рано или поздно выбирать между Светом и Тьмой.

Наши колдуньи в Эсткарпе родятся со своим искусством, и я была одной из них, хотя и не приносила их обета и не имела на груди драгоценный камень, как их сестра. Вероятно, я когда-нибудь стала бы считаться волшебницей, поскольку моё обучение простиралось гораздо дальше простого колдовства, и работала я без усилий и приготовлений.

«С кем я здесь встречусь?» — размышляла я, пока проводница вела меня к палатке. С рождённой колдуньей или обученной волшебницей? Наверное, с последней, судя по тону гонга.

В то время, как палатка моего спасителя-похитителя освещалась пойманными насекомыми, в этой палатке было гораздо светлее. В ней тоже висели полоски ткани с пленёнными существами, но на низком столе, высота которого показывала, что перед ним либо располагались на коленях, либо сидели, скрестив ноги, горел ещё хрустальный шар. Войдя, я увидела, что этот свет, который, казалось, плавно кружился в шаре, сиял с яркостью маленького солнца.

— Добро пожаловать, дочь!

Речь её была архаичной по меркам Эсткарпа, но слова не сливались в невнятное бормотание, какое я слышала до сих пор в этом лагере. Я опустилась на колени перед шаром, не понуждаемая проводницей, а просто затем, чтобы лучше рассмотреть говорившую.

У людей древней расы не заметны признаки старости, хотя век их и долог. Я видела всего одну или двух колдуний, выглядевших откровенно старыми. И я подумала, что ссохшаяся, согбенная женщина, которая стояла по другую сторону стола, наверняка очень близка к смерти.

Волосы её были совсем белыми и редкими, их даже не пытались скручивать и зашпиливать в стиле женщин этого племени, они были заплетены в косы, и я узнала их, потому что это была обычная причёска колдуний. Только на ней не было длинной мантии, какие носят волшебницы. На плечах старухи висел меховой плащ, распахнутый так, что виднелось ожерелье с подвеской из одного большого камня, висевшего между обнажёнными грудями, которые теперь стали просто лоскутами жёсткой кожи. Лицо её не было широким и толстогубым, как у других из племени, а узким, с чисто вырезанными чертами, какие я видела всю жизнь, но только изборождённым морщинами и с глубоко запавшими глазами.

— Добро пожаловать, дочь, — повторила она и протянула руки. Я должна была завершить это древнее приветствие — положить свои ладони на её, но не смогла, так как мои руки всё ещё были связаны. Она повернулась к моей проводнице и резко что-то сказала. Та поспешно наклонилась и разрезала ножом верёвки на моих руках.

Я неуклюже расправила затёкшие руки и коснулась горячих и сухих ладоней. На некоторое время мы замерли в этом положении, и я не пыталась увильнуть от мозга, который прощупывал моё сознание и читал мои воспоминания, моё прошлое, как будто это всё было записано в свитке.

— Вот оно что! — произнесла она в моём мозгу. Я восприняла эту мысль так ясно, как не удавалось даже с Кайланом и Кимоком.

— Ты должна была прийти сюда, — продолжала она. — Я почувствовала твоё присутствие, дочь моя, когда ты была ещё далеко. И я внушила Сокфору — не открыто, а как будто он сам это надумал, — отправиться в твоём направлении.

— А мои братья? — резко перебила я. Может быть, она сможет сказать мне живы ли они?

— Они же мужчины, что мне до них! — ответила она с хорошо знакомой мне надменностью. — Впрочем, если ты умеешь читать в кристалле…