Роберт Сальваторе - Темное зеркало

— Ты будешь сражаться с теми, кто относится к тебе неправильно? — спросил Нойхайм.

— Я буду отвергать их, игнорировать их, зная в глубине души, что я прав в своей вере.

Улыбка Нойхайма выражала одновременно искреннюю радость за то, что я нашел свой путь, и глубокую печаль — за себя, как я начал понимать.

— Мы не в одинаковом положении, — настаивал он. Я начал возражать, но он остановил меня, подняв ладонь. — Ты — дроу, экзотика, нечто за пределами опыта большинства людей, которых ты встречал.

— Почти каждый в наземном мире слышал ужасные истории о дроу, — попытался возразить я.

— Но они не имели дела с самими эльфами-дроу! — резко возразил Нойхайм. — Ты для них — диковина, странно красивая даже по их собственным стандартам красоты. Твои черты правильны, Дриззт До'Урден, твои глаза пронзительны. Даже твоя кожа, такая черная и блестящая, должна быть прекрасной для обитателей наземного мира. А я гоблин, уродливый гоблин — своим телом, если не душой.

— Если бы ты показал им правду о своей душе…

Нойхайм рассмеялся над моими словами.

— Показать им правду? Правду, которая поставит под вопрос все, что они знали в своей жизни? Стать темным зеркалом их совести? Эти люди, включая и Рико, убили много гоблинов — и, наверное, поделом, — быстро добавил он, и это пояснение открыло все, что Нойхайм пытался показать мне, слепцу.

Если эти фермеры, многие из которых часто бились с гоблинами, и другие, кто держал гоблинов в рабстве, обнаружат всего одно существо, не отвечающее их определениям злой расы, всего лишь гоблина, в котором есть совесть и сострадание, интеллект и дух, родственный их собственному, это может повергнуть все их существование в хаос. Я и сам почувствовал, будто меня ударили в лицо, когда понял настоящую причину поведения Нойхайма. Лишь благодаря собственному опыту, родству с темными эльфами, подавляющее большинство которых заслуживало свою мрачную репутацию, я смог преодолеть чувство смятения и вины.

Эти фермеры могли и не понять Нойхайма. Они наверняка прониклись бы к нему страхом и все большей ненавистью.

— Я не отважен, — снова проговорил Нойхайм, и, хотя я не был согласен, я предпочел удержать возражение в себе.

— Ты отправишься со мной, — сказал я ему. — Этой ночью. Мы пойдем обратно на запад, в Митрил Халл.

— Нет!

Я посмотрел на него, более уязвлен, нежели озадачен.

— Я не хочу, чтоб за мной снова охотились, — объяснил он, и из его отсутствующего, страдальческого взгляда я понял, что он вспоминает, как Рико преследовал его в первый раз.

Я не мог принудить Нойхайма подчиниться себе, но также и не мог допустить, чтоб эта несправедливость продолжалась. Должен ли я был открыто противостоять Рико? Это повлекло бы последствия, могущие быть гибельными. Я не знал, каким силам подчиняется Пенгаллен. Если деревня принадлежала городу, не известному своей снисходительностью, например, Несму, что на юго-западе, тогда любое действие, которое я бы совершил против ее жителей, создало бы проблему в отношениях этого города и Митрил Халла — я ведь был, фактически, послом Бренора Боевого Молота.

Так я покинул Нойхайма. Утром я подобрал себе хорошую лошадь и отправился единственным оставшимся мне путем. Я решил, что сперва поеду в Сильверимун, так как Аластриэль была среди самых уважаемых правителей этих земель. Затем, если понадобится, я обращусь к Бренору и его справедливости.

И тогда, на том же самом месте, я решил, что, если ни Аластриэль, ни Бренор не станут помогать Нойхайму, я возьму дело в свои руки — чего бы это ни стоило.

Три дня стремительной скачки, и я оказался в Сильверимуне. Меня неожиданно вежливо приняли у западных врат города, стражники приветствовали меня со всеми благословениями Леди Аластриэль. Я сказал им, что нуждаюсь во встрече с ней, и мне ответили, что владычица Сильверимуна уехала по делам в Сундабар, что на востоке, и должна была вернуться через две недели.

Я не мог ждать, поэтому попрощался со стражниками, сказав им, что вернусь через десяток-другой дней, и отправился тем же путем, что пришел. Бренору придется что-то сделать.

Возвращение было для меня и волнующим, и мучительным. Встреча в Сильверимуне, столь отличная от того, что я привык ожидать, дала мне почти закружившую голову надежду, что неправды мира могут быть побеждены. В то же время я чувствовал, что фактически бросил Нойхайма, чувствовал, что мое желание следовать этикету и правилам было трусостью. Я должен был настоять, чтоб гоблин отправился со мной, должен был забрать Нойхайма прочь от его бед и затем попытаться мирно уладить ситуацию.

В своей жизни я совершал ошибки, и я знал, что тогда совершил одну из них. Я повернул назад к Пенгаллену вместо того, чтобы ехать прямо ко двору Бренора в Митрил Халле.

Я нашел Нойхайма висящим на перекладине принадлежащего Рико столба.

Есть события, что навечно застыли в моей памяти, чувства, источающие ауру живых и длящихся воспоминаний. Я помню ветер, дувший в этот ужасный миг. День, темный от низких облаков, был не по сезону теплым, но каждый порыв ветра жалил холодом — ветра, спустившегося с высоких гор и несущего дыхание глубоких снегов. Ветер дул мне в спину, развевая мои длинные белые волосы и тесно прижимая плащ к моей спине; я же сидел на своей лошади, беспомощно глядя на высокий столб.

Порывистый ветер медленно поворачивал окоченевшее и вздутое тело Нойхайма, и болт, на котором крепилась веревка, жалобно, протестующе, беспомощно скрипел.

Таким я буду видеть его вечно.

Я не успел даже спешиться, чтоб снять с веревки несчастного гоблина, когда Рико с несколькими крепкими спутниками — все были вооружены — вышел из дома навстречу мне — чтоб бросить мне вызов, подумал я. За ними шел безоружный Тармен, лицо его выражало безнадежность.

— Чертов гоблин пытался убить меня, — объяснил Рико, и на какое-то мгновение я поверил ему, боясь, что вынудил Нойхайма совершить роковую ошибку. Но когда Рико продолжил, заявляя, что гоблин напал на него среди белого дня, при дюжине свидетелей, я начал понимать, что все это была заготовленная заранее ложь. Свидетели были не более, чем его соучастниками в лживом сговоре.

— Нет причин расстраиваться, — продолжал Рико, и его самодовольная ухмылка давала ответ на все мои расспросы об убийстве. — Я убил много гоблинов, — быстро добавил он, его тон слегка изменился, — и, наверное, поделом.

Почему Рико прикрылся словом «наверное»? Я понял, что слышал эти самые слова, сказанные раньше, сказанные точно так же. Я слышал, как Нойхайм говорил их… значит, Рико тоже слышал! Страхи, которые гоблин высказал в ту ночь в сарае, внезапно оказались зловещим и правдивым пророчеством.