Карина Демина - Внучка берендеева. Второй семестр

Ознакомительный фрагмент

…как жить, когда в столицах житья не дадут? Ехать? А куда? К степям азарским? К морю? К горам? Куда ни поеду, а все далече… и бабке за мною будет ли дорога? Годы не те, и Станьку как бросить?

Хозяйствие, к которому только-только привыкла?

Кирей-то, поди, никуда не денется, иль в одной столице осядет, иль в другую нас заберет вместе с домом, подворьем и всеми курами, купленными на той седмице…

Понимала я бабкины страхи.

И совестно делалося, что не могу сделать так, чтоб ей хорошо было. Кирей… не было у меня братьев, а вот же ж появился, пусть и нелюдское крови, пусть и злость на него порой такая берет, что самолично прибила б, да только… свой он.

Близкий.

И не могу забыть того, что на острове видела.

Велимиры.

И его, огнем погребальным ставшего. И знаю, что тайна сие, которую Кирей никому, небось и матушке своей разлюбимой, не доверит, и молчу… и терплю…

…и Еське лишь вздыхаю.

— Значит, выбрать ты выбрала. Так?

Я кивнула.

Просто у него выходит… выбрала. А ведь и вправду выбрала. И скажи теперь Арей, что знать меня не желает…

…не скажет.

Откудова мне это ведомо? Сама не знаю. Просто чую, что не скажет.

— А если так, то, примем, как говорит Люциана Береславовна, за аксиому, что сволочью конченной он быть не может, — Еська руку сунул. — Лечи давай, дева-воительница…

— Лечу, — буркнула я.

Признаться, лекарские чары мне давались проще огненных, то ли оттого, что объясняла Марьяна Ивановна подробно да толково, то ли оттого, что целительство бабьей натуре ближе.

Но с ожогами все одно сладить не пробовала.

— А если так, то переменился Арей не к тебе… скажем так, не к тебе одной… вообще странным стал, признаю, — здоровою рукой Еська поскреб переносицу. — Но причина тому — не ты. Думаю, дело в том обряде, который ему силу вернул.

— С чего…

— Думай, Зося! Без силы он одним человеком был. С силой — другим стал… и иных событий, которые могли бы перемены повлечь, я, уж извини, не наблюдаю.

— Кирей…

— Правды тебе не скажет. Погоди! — Еська ухватил меня за руку. — Не лезь. Если молчат, то на то своя причина имеется. И что ни ты, ни я ее не знаем, так может, им с того и легче…

А мне?

Кирей… каждый день заглядывает… женишок, чтоб его… любезный… орешки медовые, пряники сахарные, печатные… словеса разлюбезные… а про важное…

— Злишься — это хорошо… злая баба лучше страдающей.

Я ничегошеньки не сказала.

— Зослава, — Еська вновь сделался серьезным настолько, насколько сие ему было свойственно. — Ты ударилась в страдания и позволила убедить себя, что ни на что не способна. А им только того и надобно. Матушке ты симпатична, не скрою. Но вмешиваться она не станет. У нее и без того проблем хватает… царь…

…а ведь царя батюшкой он не именует. А царицу вот… и искренне, это я чую. Выходит, она для них и вправду матерью стала… только мне-то с того что?

Ничего.

Не надобно еще и туда носу совать, ибо безносой девке замуж выйти ох как тяжко.

— …ему уже недолго осталось. Он на одном упрямстве держится. А насколько еще его хватит… даст Божиня, до осени сумеет. А нет… летом все решится, Зослава.

Сказал и на ладонь свою дунул.

— Вот, и все у тебя выходит, когда делаешь, а не думаешь, как бы половчей сделать…

Я и сама подивилась.

И вправду ладонь чистая, розовая, ни следочка на ней не осталося, кожа будто бы белей прежнего стала. Неужто и вправду я?

— Пойми, им нужно кого-то выбить…

— Меня?

— А хоть бы и тебя. Тебя ведь Михаил Егорович посватал. А не справишься, значит, ошибся он. Если раз ошибся, то и другой. Матушка к тебе благоволит? Тоже ошибалась… а царицам ошибки не прощают…

Я скрутила пальцы, как оно нам Люциана Береславовна показывала. И негнуткие, нехорошие, с трудом они в правильную фигуру связалися.

Тепериче надо было силою наполнить.

И отпустить.

— …хуже другое. Если тебя отчислят из студиозусов, то и защиты ты лишишься.

Сила текла тяжко, не ручейком, как должно, скорей уж киселем переваренным, с комками. И комки оные застревали, мешались.

Нет, не так.

— …многие рады будут.

И мыслится, среди особливо радых станет батюшка Горданы, а с ним и боярыня Ксения Микитична…

— Судить тебя не за что. Пока не за что, но дай срок и… — Еська хлопнул по ладони. — Сосредоточься. Ты обязана сдать практику. И ты сдашь ее! Даже если для этого нам полигон обжить придется…

…нет уж.

Не хочу полигону обживать.

Неуютно тутоки. И снежит… вот же месяц-слезогон! Удружил.

— Но лучше уж ты постарайся, — добавил Еська, шморгнувши носом. — Выкинь из головы дурное и тужься, Зося… тужься…

Глава 4. О царевиче Евстигнее

Ножи входили в деревянный щит.

Мягко.

Что в масло.

Только масло щепой не брызжет, да и щит… держится, холера, но Евстя чуял — еще немного и упадет, а то и вовсе рассыплется.

— Долго будешь маяться? — поинтересовался Лис, которому глядеть на сие было муторно. Он ходил кругами, не способный остановиться.

Сгорбился.

Голову в плечи втянул. Поводит, ловит запахи. Что чует? Что бы ни чуял, Евсте этого не понять, а потому Лис и рассказывать не станет. Если кому и обмолвится, то братцу своему.

Сколько лет, а эти двое наособицу. И не сказать, чтобы вовсе чужие — нельзя остаться чужим, когда живешь с человеком бок о бок, день за днем, когда видишь, как он ест, как он спит…

— Если скучно, иди себе, — сказал Евстя, отправляя последний из десятки.

Это прочим казалось, что ножи у него одинаковые.

Разные.

Как люди.

Первый номер тяжеловат. И рукоять его поистерлась, но в руку ложится, во всяком случае Евстину. Второй вот при броске вправо норовит уйти, на волос всего, однако, не зная этой его особенности, в цель не попадешь.

Третий…

— Нельзя, — Елисей упрямо мотнул головой и присел на корточки.

Уперся растопыренными пальцами в землю да так и застыл. Ни живой, ни мертвый. Глаза полуприкрыты. Голова опущена. Под тонкою рубахой обрисовывается горбатая спина. Этак и вправду перекинется.

…а четвертый, будто противореча братцу, влево уходит. У пятого на лезвии три зазубрины, и пусть Евстя пытался от них избавиться, выглаживал сталь точильным камнем, но зазубрины, что шрамы старые, вновь и вновь появлялись.

Может, и есть шрамы.

— Иди. Что тут со мной станется?

Евстя подошел к щиту.

И замер.

Чужой человек разглядывал его ножи. Пристально так разглядывал. С интересом. Этак люди на медведей глядели. И на самого Евстю раньше, до того, как имя ему подарили и другую жизнь… смотрели и прикидывали, сумеет ли тощий паренек побороть хозяина леса?