Виктория Шавина - Дорога в небо

— А мы знакомы, — весело и звонко откликнулся гость, встряхнул волосами. — Только уан Одезри меня никогда не видел.

Он посмотрел Хину прямо в глаза. Тот чуть опешил от подобной манеры, но понял прекрасно, почему хозяин затруднился описать внешность гостя. Прямой решительный нос, высокий и широкий лоб, свидетельствовавший об уме, необычайно светлая для летня едва загорелая кожа, но глаза — в точности как у Орура: пронзительные, изумрудно-зелёные. А самым важным было нечто чужое, чему Хин не видел объяснения, но чуял, словно животное: в повадке, в голосе. Это так насторожило его и отвлекло, что он не сразу догадался:

— Уан Эрлих?

Летень на удивление грустно улыбнулся — Хин изумился выразительности его лица, достойной лучших актёров, и тому как быстро сменялись на нём самые разные, непредсказуемые выражения.

Харчевник, поняв, что стал третьим лишним, раскланялся и отошёл проведать других гостей. Эрлих, не дожидаясь приглашения, сел.

— Нельзя же так смотреть, — обронил он без укоризны.

Хин молча отправил в рот горсть мяса и запил бульоном.

— Вы недовольны, — словно великую новость сообщил Эрлих. — Я понимаю, вы сейчас гадаете, что мне от вас нужно.

Одезри сделал жест отрицания:

— И как много об этом знает младший Марбе? — поинтересовался он.

— Вы намерены как можно скорее уйти, но при том не показать, что уходите из-за меня, — истолковал его поведение Эрлих. — Не понимаю, при чём здесь мой сосед или его брат и советник. Во всяком случае, до тех пор пока никто из них не обладает единоличной властью.

Он задумался. Хин перестал есть и внимательно смотрел на него, не чувствуя фальши, и всё же подозревая игру.

— Разве лишь он не хочет, чтобы мы с вами встретились, — тем временем сообразил Эрлих.

— Почему бы? — подчёркнуто ровно выговорил Одезри и скептически прищурился, не сводя упорного взгляда с собеседника.

Тот никак не желал прекращать фарс. Во всяком случае, на вопрос ответил так словно не заметил ни чужой интонации, ни выражения лица:

— В Лете каждый думает о себе. Ему наша встреча невыгодна. Он боится отстать, а не отстать — я уже называл причину — не может, — красивое лицо вдруг стало насмешливым. — Или вы думали, младший Марбе искренне заботится о вас?

Хин спокойно улыбнулся:

— А вы?

Эрлих понял, к чему относится вопрос:

— Так сложилось, — не задумываясь, ответил он. — Мой сосед не хочет проигрывать один, а я не могу один выиграть. Вы мне нужны, уан Одезри, и я вам нужен.

Хин поднял брови.

— Я не очень-то умею сразу сказать самое главное, — оценил Эрлих. — Возможно, мне с этих слов следовало начать.

— Вам следует сейчас их пояснить, — посоветовал правитель.

— Да, конечно, — собеседник лучезарно улыбнулся. — Я знаю, что происходит. Хочу, чтобы и вы узнали, а там: поверите или нет, поможете или нет — воля ваша.

Деревня на вершине холма производила странное впечатление: дома в ней были высокие — в два, а то и три этажа — и одно это в сознании Хина уже не вязалось со словом «деревня». Коробки зданий поднимались над толстым ободом крепостной стены, и оттого поселение в целом напоминало многократно увеличенный макет короны уванга.

— Это же небольшой город, — оценил Хин.

— Чиновники Онни другого мнения.

По сравнению с невероятно выразительным лицом, голос Эрлиха поражал скудостью интонаций. Одезри промолчал, светловолосый спутник оглянулся на него.

— Вы не понимаете? — уточнил он.

Хин начал понемногу догадываться, зачем Эрлих постоянно пытался описать словами чужие чувства — совсем не оттого, что щеголял проницательностью. Похоже было, что интонации речи, выражения лиц и язык тела ничего не рассказывали ему об эмоциях собеседников. Он не способен был читать между строк, не понимал намёки — не потому, что не мог придумать ответ, а потому, что не мог выбрать между возможными ответами. Эрлиху остро не хватало сведений, и он как мог пытался возместить слепоту разума. «Ты в самом деле так себя чувствуешь, как я подумал? На что я должен реагировать?» — вот о чём он спрашивал, и при этом его дружелюбная улыбка становилась напряжённой, ведь ему нужно было разобрать подсказку: он не мог попросить о ней ещё раз.

Хину стало стыдно за своё поведение в харчевне.

— Не вполне, — уже не считая честность уступкой в игре, сознался он. — Я знаю, что вы не в ладах с увангом Онни. Но причина?

Саванна вокруг была живой, зелёной — такой Хин прежде не видел никогда. Трава покрывала землю до самого горизонта, даже склоны низких гор.

— Не правда ли деревья здесь похожи на летней? — ушёл от ответа Эрлих. — Их много, но никакие два не растут близко. Потому это не лес, и не роща. Каждое дерево само по себе.

Хин оглянулся на двоих охранников. Те крутили головами и переговаривались, восторженные словно дети, получившие по новой игрушке. Эрлих путешествовал по своим землям в одиночку; Одезри считал это легкомыслием, доверчивостью или бравадой, граничившей с безрассудством, а сам тревожился тем больше, чем ближе подъезжал к чужой хорошо укреплённой деревне. На губах его спутника вновь появилась напряжённая улыбка. Хин сделал охранникам знак остановиться и, как только оба правителя оказались вне предела их слышимости, в лоб спросил, заранее сознавая, как нелепо это прозвучит:

— Вы — человек?

Эрлих рассмеялся легко, звонко, и вдруг его лицо стало задумчивым:

— Я не очень-то далеко могу проследить свою родословную. Мой отец, говорят, был ещё более странным чем я. Люди бают, будто среди моих предков один — из народа долгожителей. Они его именуют по-разному: то эллу, то альвами, то ши, то эльфами, то Туата Де Данаан — всего перечислять не стану. Фантазия природы неистощима, так что не спорю, может и есть где-то Тир Тоингире, Эмайн Аблах — миры, где обитают эти существа, как бы они ни назывались. Стало быть, и к нам в Йёлькхор кто-нибудь из них мог попасть. Но, — печальное выражение мгновенно сменилось шутливым, — с другой стороны вам ли не знать: кого из долго правивших уанов ни возьми, всякий либо потомок, либо наследник, либо, на худой конец, герой-победитель и искоренитель таинственных народов и сил.

— Хм, — невразумительно ответил Хин, оглушённый фейерверком эмоций.

Он по-прежнему не чувствовал ни искренности, ни фальши — интуиция молчала, отчего Одезри словно попал в болото: почва уверенности давно ушла из под ног, а густая холодная жижа сомнений затягивала его в себя.

— Никто не может долго говорить со мной, — вдруг молвил Эрлих. И Хин отметил, что поторопился его жалеть: порою опыт мог с лихвой заменить недостаток проницательности. — Сейчас я расскажу вам то, что хотел, и мы расстанемся, — решил потомок эльфов.

— Вы знакомы с историей? — так начал свой рассказ Эрлих. Получив утвердительный ответ, кивнул: — Значит, легче будет объяснять. Дело в том, уан Одезри, что период феодальной раздробленности подходит к концу. То, что в нашей зоне сейчас лишь четыре крупных владения, включая Город, тогда как в иные времена их число доходило до семи десятков, отнюдь не случайность, а закономерное следствие начавшегося около сорока лет назад процесса централизации. Поправьте меня, если ошибаюсь, но я не вижу причины, по которой четыре не превратятся в одно — как в Весне, Зиме, Осени. Так или иначе, один из четырёх нынешних правителей: вы, я, уванг Онни или уан Марбе — возвысится. Три остальных или сгинут, или должны будут принести вассальную клятву. Если помните, я уже говорил, что мой сосед пока не в силах принять участие в общей гонке наравне с остальными — его землёй правят старейшины, потому его положение ещё незавидней, чем наше. Но и наше положение чрезвычайно ненадёжно, потому что уванг Онни обратился к Весне с просьбой о помощи.

Скольких жертв стоила нам памятная война двадцать семь лет назад! Да, весены, с их превосходящей техникой и вооружением, победили, но пять лет спустя, потеряв сотни людей, растратив немыслимые средства на содержание гарнизона, вынуждены были уйти. Если они успели забыть о сём печальном примере, напомнить труда не составит. Другое дело, что тогда летни, разобщённые и враждующие, объединились против общего врага. Если уванг сможет убедительно доказать, что теперь этого не произойдёт, что хотя бы часть нашего народа поддержит захватчиков, я думаю, весены пойдут на риск и введут свои войска в зону. Если же уванг сможет договориться о том, чтобы зона Умэй, лежащая между нашей и Весной, беспрепятственно пропустила врага, мы пропали: и вам, и мне, и уану Марбе придётся поклониться глупцу, а иначе… Либо нас выдаст народ, тем вымаливая милость для себя. Либо, если подданные останутся верны нам и собственной гордости, нашу землю выжгут и разграбят. Мы или погибнем в бою, или же нас казнят… «публично», как выражаются в Весне. В назидание тем, кого поставят вместо нас.