Кира Измайлова - Наследство

— Оно сразу видно, — удовлетворенно сказала старуха. — И как тебя не побоялись одну отпустить, молоденькую такую!

— Так… — выдавила Мария-Антония, вспоминая легенду. — Некому бояться.

— Что ты такое говоришь? — удивилась та, явно заинтересовавшись, и подвинулась ближе. — Вид у тебя больно уж несчастный, случилось что?

В этот момент Мария-Антония поняла, что эта старуха, с одной стороны, может ее раскусить, а с другой… если она поверит в историю несчастной сиротки, то, вполне вероятно, возьмет ее под свое крыло, что было бы нелишне.

Так и вышло. Старуху звали Мариам Шульц, она была вдовой крайне богатого скотопромышленника, в деньгах нужды не испытывала, изнывала от безделья (в юности, как поведала она по секрету принцессе, Мариам сама гоняла отцовские стада на дальние пастбища, так и познакомилась с будущим мужем — когда их коровы перепутались по недосмотру, то-то было дело!) и путешествовала по всей округе и не только. Домашние (а хозяйством теперь заправляли ее сыновья) Мариам видеть желали как можно реже — суровый нрав старухи мало кто мог переносить, — а потому не возражали, услышав, что бабушка отправляется в очередную поездку. У старухи было немало подруг (жаль, с годами их становилось все меньше и меньше, она же разменяла восьмой десяток и надеялась перекрыть рекорд своего отца, умершего от чрезмерных возлияний в честь сто восьмого дня своего рождения), жили они далеко, Мариам и навещала их с щедрыми подарками, чтобы не казаться обузой. На далекие расстояния ездила огневозом, где поближе — предпочитала дилижанс, считая его более комфортным, нежели огневозы местных веток «железки». Бывала она и в больших городах, ей нашлось, что порассказать Марии-Антонии — та слушала с огромным интересом, — даже в Московию однажды съездила, хотя стоило это бешеных денег. «Зимы, — сказала Мариам, — там великолепные, снегу по колено, реки замерзают, по ним вместо дорог ездят. Гулянья на перелом года — тоже чудо, что такое, а уж кормят — пальчики оближешь, только плати! Но меня все жалели, — добавила она сокрушенно, — слишком уж худа показалась, там в цене женщины в теле! А разве ж я виновата, что такой уродилась? Был, правда, один купец, ухаживал… важно так. Ну, мне тогда уж за пятьдесят было, какие там шуры-муры!»

История Марии-Антонии старуху мало удивила и вроде бы ничем не насторожила: девушка достаточно подробно описала и детей равнин, налетевших на отдаленную ферму, и то, как гибли ее родственники — этого ей и придумывать не приходилось. Путешествие на огневозе тоже не было табу, а название фермы — «Адель» — явно показалось старухе знакомым. Более она принцессу не расспрашивала, но и впрямь взяла под свою опеку, чему девушка была очень рада.

Они с Мариам снимали одну комнату на двоих, старуха давала от ворот поворот наглым парням, вязавшимся порой к симпатичной девице, наставляла Марию-Антонию, как и с кем следует себя вести: за несколько дней от нее принцесса узнала куда больше, чем от Монтроза. Впрочем, объяснение тому имелось: Генри был мужчиной и скверно разбирался во всех этих женских делах, а тонкостей тут существовало немало — кто с кем должен здороваться первым, как следует именовать служанок, а как — дам выше по положению, как можно одеваться женщинам ее сословия, а как — непозволительно… Словом, за несколько дней Мариам преподала принцессе полный курс современных хороших манер, не обойдя вниманием ни одно сословие, что Мария-Антония посчитала особенно ценным: мало ли, как обернется дело! Правда, прочие пассажиры дилижанса не были слишком рады словоохотливой старухе: голос у нее оказался высокий, въедливый, она словно вколачивала слова прямо в разум слушателей, в том числе и невольных. Спорить с нею, а тем паче просить замолчать, никто не решался: достаточно было взглянуть на брошь, что удерживала ее шаль, на ее перчатки и прочие приметы высокого статуса пусть даже и в фермерском обществе (а особы классом повыше дилижансом путешествовали редко, предпочитая огневоз, если же и попадались — то безденежные, а оттого молчаливые). С такими дамами спорить не стоило.

Они расстались в Монто-Лее: Мариам тоже сняла комнату в «Синей курице», правда, всего на сутки, и зашла попрощаться к девушке перед отъездом.

— Надолго ты здесь? — спросила она, не входя даже в комнату.

— Я попрошу кого-нибудь сообщить на ферму обо мне, — на ходу придумала Мария-Антония. На душе было скверно: Генри не объявлялся, оставалась одна надежда — что он догонит ее здесь! — Может быть, они пришлют за мной человека. А если нет… что ж, наймусь на работу, я умею шить и готовить.

— Ясно… — Старуха нахмурила тонкие подрисованные брови, поджала губы. В далекой юности она была, должно быть, редкостной красавицей, эта горделивая красота и сейчас проглядывала сквозь старческие морщины, Мария-Антония умела видеть подобное. — Вот что. Если не возьмут тебя родственники, правда, наймись тут на работу. Я шепну словечко хозяйке этой дыры, чтобы взяла тебя. И дождись меня. Я уж стара стала, мне компаньонка нужна, только всё сплошь редкостные дуры попадаются, а ты девица с обхождением. Странно даже — из такой глуши, ан поди ж ты!

— Благодарю вас, — склонила голову Мария-Антония. Этот вариант стоило приберечь, мало ли, что… — Вы так добры ко мне, я не заслуживаю этого, право слово!

— Ты? Ха! — Старуха вдруг шагнула в комнату, захлопнув за собой дверь, посмотрела в глаза принцессе: словно встретились едва тлеющие черные уголья и серо-голубые льдинки. — Да ты не такого заслуживаешь, деточка! Или, думаешь, по тебе не видать?

— О чем вы? — нахмурилась Мария-Антония.

— О породе твоей, — мрачно сказала Мариам и взяла ее за руку. — Руки-то, руки! Ты не фермерская дочка и даже не горожанка, это я сразу увидела. И не здешняя ты, обхождения совсем не знаешь!

— Вы меня научили, — спокойно произнесла девушка, отбросив притворство. Верно, старую колдунью не провести, да и надо ли? — Я благодарна вам за это. Увы, слова — это все, чем я могу вознаградить вас за ваше участие в моей судьбе.

— Ну вот, — удовлетворенно кивнула старуха. — А то все «бе, ме», тьфу! Теперь ишь, как заговорила! Сразу видно — не черная кость… Ты откуда будешь, девочка? Чего ищешь?

— Издалека, — улыбнулась принцесса, не разжимая губ. — Я ничего не ищу. Я жду.

— Сбежала, поди?

Девушка покачала головой.

— Я почти не солгала вам, — сказала она серьезно. — У меня не осталось родных, только дети равнин здесь ни при чем.

— Вот, — воздела Мариам корявый указательный палец, — и это тоже! Тут их никто так не зовет, дикари и дикари! Следи за этим… Но ты их описывала так, будто сама видела!