Михаил Ахманов - Другая половина мира

— Мой вождь… — нежно промурлыкала она.

Дженнак угрюмо кивнул, отнюдь не ощущая себя победителем.

Хоть голос был ласков, но так, как у Вианны, у Чоллы не получалось. Хардар! Чего-то не хватало! Быть может, этого: «Кто шепнет тебе слова любви? Кто будет стеречь твой сон? Кто исцелит твои раны?..»

Он отодвинул опустевшее блюдо с лепешками и сухим тоном произнес:

— Желает ли тари послушать новости и подтвердить мои распоряжения?

Чолла мгновенно приняла самый величественный вид, властно махнула рукой девушкам, чтоб раздвинули створки, и вымолвила:

— Желает!

Впрочем, в дела флотилии и корабельных команд она не вмешивалась и приказы Дженнака пока не оспаривали. Ему казалось, что для Чоллы гораздо важнее сидеть рядом с ним на возвышении, словно на вершине холма, на виду у всех людей «Тофала», одиссарцев и кейтабцев. Так, чтобы все могли лицезреть их и думать: вот двое светлорожденных держат совет, решая нашу судьбу, или беседуют с Кино Раа, заботясь о нашем благе. Или размышляют о том, кому даровать сладкий плод ананаса, кого бросить под палки, кого — и за борт, к акулам.

Возможно, Дженнак ошибался, но Чолла не интересовалась тем, какая часть соколиного полета пройдена за день, кто кому наставил ссадин и синяков и сколько серебряных чейни проиграли бесхитростные одиссарцы вороватым кейтабцам. Услышав о падении Цина Очу, она лишь приподняла брови да усмехнулась, когда было сказано, что Дженнак велел привязывать его веревкой, дабы жрец от усердия не вывалился за борт. Лишь известие о том, что с «Арсоланы» заметили исполинского морского змея, не оставило ее равнодушной. Она оживилась, порозовела и, вдруг превратившись из владычицы в очаровательную восемнадцатилетнюю девушку, потеряв все свое величие, стала с любопытством расспрашивать Дженнака, сколь огромен был змей, куда он плыл и далеко ли находился от корабля. Узнав, что длина его составляла триста локтей и гребень торчал над волнами как парус, Дочь Солнца кивнула черноволосой головкой:

— Большой зверь, очень большой… Но говорили мне, что в Том Океане встречаются и покрупнее.

Подобное можно было услышать лишь от арсоланки, ибо, если не считать крохотных стран на узкой полоске земли, соединявшей Верхнюю и Нижнюю Эйпонну, берега только одной-единственной державы омывал прибой сразу двух океанов. И потому для арсоланцев Океан Заката был Тем Океаном, а Бескрайние Воды, наполняющие чашу Ринкаса, — Этим.

Странно, думал Дженнак, ведь «Этот» всегда ближе, чем «Тот»… Главные же владения Арсоланы тянулись вдоль побережья Заката; там, в горах, высилась столица ее Инкала, и лежали у моря тысячи селений и десятки городов, пастбища и рыболовные промыслы, поля и фруктовые рощи, шахты, где добывалось золото и другие богатства. А на востоке, на берегу Ринкаса, Че Чантар владел лишь малой областью, которую сокол мог облететь за день; там, у гигантского моста и пролива Теель-Кусам, находился порт Лимучати да два десятка деревень. И все же — «Тот» океан и «Этот»… Этот, потому что Кейтабское море было центром Эйпонны, и стекались к нему реками и ручьями все ее пути.

Прав О’Каймор, прав! — мелькнуло у Дженнака в голове. Деньги будут править миром, а не деньги — так торговля! Не клинок и стрела, не мастерство ремесленников, не мудрость жрецов и не загадочная магия тустла, а умение торговать… Выгодно купить, выгодно продать!

Слух его вдруг уловил нечто странное, сказанное Чоллой; пробормотав извинение, он попросил повторить.

— Я говорю, что Этот Океан, наверное, меньше Того. А значит, за ним есть земли, которых мы непременно достигнем. И скоро! Ты согласен, мой вождь?

— Почему ты так думаешь? — спросил Дженнак, не отвечая на вопрос.

Девушка повела точеными плечами:

— Ну, это же так просто! Змей огромен, плавает быстро, и его чаще встречают в Том Океане, чем в Этом. Значит, Этот Океан мал для него! Возможно, он лишь в три или четыре раза шире Кейтабского моря. Почему бы и нет?

Слова ее были пророческими, о чем Дженнак в то мгновение не подозревал. Хмыкнув, он пригладил растрепавшиеся на ветру волосы, выслушал еще пару историй о морских змеях, любуясь разрумянившимся личиком Чоллы, а потом спустился вниз, в свой хоган, к скучавшему там Грхабу.

— Ну, что свистунья? — понизив голос, спросил наставник.

— Мы говорили о морских чудищах, — ответил Дженнак и, подумав, прибавил: — Она желает, чтоб ее звали тари кецаль хагани, госпожой Покоев Кецаля.

— Хоть койота с кайманом, — буркнул Грхаб. — Ты не голоден, балам? Хочешь мяса? Или рыбы?

Случалось, Чоч-Сидри толковал с мореходами о природе божественного.

Обстановка к этому располагала: безбрежная морская гладь, серебристо-синяя днем и темная, загадочная ночью; высокое бездонное небо, где плыли облака и сияли светло-алый, оранжевый и золотой глаз Арсолана, звезды всех шести божественных цветов и бледная луна, то круглившаяся наподобие окованного сталью щита, то заносившая над кораблями кривой атлийский меч. Весьма поучительным было и творившееся за бортом корабля. С первого дня плавания «Тофал» неотлучно сопровождали акулы в сизой чешуе, длиною в десять локтей, и морские тапиры, почти не уступавшие им в размерах. Целью первых являлись пищевые отбросы, трижды в день летевшие в море с палубы; вторых же не интересовали ни рыбьи потроха, ни остатки лепешек и сухарей, ни гуща от бобовой похлебки. Для прожорливых акул корабль был источником пищи, для любопытных морских тапиров — игрушкой, вокруг которой можно было устраивать веселые танцы в волнах, подскакивать, переворачиваться, взлетать вверх, кося черным веселым глазом на огромную рыбу из дерева, что несла на своей спине множество странных существ, бесхвостых и не имевших ни ласт, ни плавников.

Обычно акулы и тапиры как бы не замечали друг друга, но временами, неведомо по какой причине, то одной, то другой стаей овладевало бешенство, и воды за бортом корабля начинали кипеть и орошаться кровью. Тапиры рвали акул, акулы терзали тапиров, а Чоч-Сидри, собрав кучку слушателей, произносил поучение — обычно о том, что людям разных племен не следует уподобляться безмозглым морским тварям и запускать зубы в чужую шкуру. Одиссарские воины, продырявившие на своем веку немало чужих шкур, слушали и кивали, благочестиво сложив руки перед грудью; кейтабцы тоже слушали и кивали, а потом брались за копья с привязанными к ним веревками и приступали к избиению акул. Причин для того имелось две: во-первых, Паннар-Са числил тапиров среди своих посыльных и надежных слуг, а значит, им следовало помогать; во-вторых же, мясо акулы, отбитое на деревянной доске и приготовленное особым способом, разнообразило трапезы корабельщиков.