Софья Ролдугина - Ключ от всех дверей

Ирру замолчал, довольно поглядывая на наши напряженные лица.

— Ну и жуткие вещи вы рассказываете! — нервно рассмеялась я, лишь сейчас осознав, что крепко, до боли, сжимаю ладонь Мило… а он сжимает мою. — После такого и вовсе расхочется ходить по библиотекам и… архивам, — от этого слова, ненароком слетевшего с языка, меня передернуло.

— Об этом не стоит беспокоиться здесь, в Доме Осени, — погрустнел менестрель. — Тут библиотека всего одна — в царском дворце, и туда чужеземцев не пускают вовсе. Я хотел попросить разрешения провести в сей обители знаний хотя бы несколько оборотов, но мне было отказано. А ведь моя мать — родом из этих мест, стало быть, я наполовину горец! — запальчиво воскликнул Ирру, опасливо косясь на якобы безразличных посетителей. — Что и говорить — осенние мягко стелют, да жестко спать, — тихо заключил он.

— И то правда, — вздохнул Мило разочарованно. Меня охватила досада — значит, просто так в библиотеку не попадешь… надо искать потайные тропинки в сад знаний. — Что, друг менестрель, может, споем «Осеннюю колыбельную»? Которую еще называют «Колыбельной неверия»?

— Ту самую, великого Суэло Аметиста из северных земель? — просиял Ирру. Я невольно фыркнула — везде любят этого негодяя! Никто уже не помнит, сколько слез из-за него пролилось, а вот музыку не забыли и по сей день. — Отчего не спеть! В три голоса — в самый раз будет.

— В два, — улыбнулся мой ученик, вытаскивая из сумки флейту. Лучше бы он расческу захватил, право слово… — Вы с моей госпожой споете, а я — подыграю гитаре. Но, поверьте, вам придется постараться, чтобы затмить пением милую Лале.

— О, ты мне льстишь, — кокетливо опустила я ресницы, награждая Мило пинком под столом. Какой уж там голос… Просто почти двести лет пою, а за это время и ворон соловьем заделается. — Ничего особенного.

— В любом случае, я смогу вас удивить, — улыбнулся менестрель, больше позабавленный словами Мило, чем задетый за живое. — Меня считают неплохим певцом.

… Голос у Ирру оказался не просто неплохим — волшебным. Так, пожалуй, на моей памяти пел только подлец Суэло… И, быть может, поэтому, мне казалось, что время на мгновение повернуло вспять, возвращая в прошлое, на половину столетия назад.

Нас осень ласкает и в листьях играет,Но это обман.И вся позолота — фальшивая нота,А суть есть туман.

Какой я тогда была? Жестокой? Нежной? Память молчит… Кажется, я много сражалась, каждый день превращая в битву с безумием, заполняя тоскливые часы и дни во дворце тысячью бесполезных дел.

Дрожит паутина, и шелк нити длиннойМерцает, как сталь.И в солнечных бликах, и дымке безликой —Все та же печаль.

А чувствовала ли я тогда хоть что-то настоящее, кроме тоски? Истинную радость, неподдельную ярость, искреннюю нежность… Нет, не помню. Друзей от того времени не осталось. Разве что посчитать таковыми бывшую ученицу Суэло Шелавису да старую ювелиршу, госпожу Кремень…

А были ли у меня вообще друзья? Их и теперь-то — по пальцам пересчитать можно. Тарло да Мило — вот и все. Больше никто и не всплакнет, если дурашка Лале сгинет где-нибудь на Лунной косе.

Мило… а разве мне нужен кто-то, кроме него? Да пусть хоть весь свет пропадет, лишь бы он остался! И, если задуматься… сейчас я счастлива, несмотря ни на что.

Как в зеркале тусклом — все мутно и пусто.В эпоху потерьТы золоту листьев, что меркнет так быстроВсем сердцем не верь!…увязли в рутине, как в той паутине…Не верь!…пусть осень ласкает, она лишь играет…Не верь!..

Долго ли оно продлится, это счастье? За осенью всегда приходит холодная зима…

— Госпожа, вы плачете? — встревожено спросил Мило, оборвав пение флейты на полувздохе. — Вам… больно?

— О, нет, что ты, — я осторожно утерла глаза. Надо же, мокро. Вот ведь стыд! Сквозь землю провалиться хочется. — Просто вспомнилось грустное. Не бери в голову, право.

Авантюрин внимательно посмотрел на меня.

— Я пойду за ключами от наших комнат, госпожа, — тихо промолвил он, угадав мое желание. — Уже темнеет, нет смысла больше гулять по городу. Подождите, я сейчас вернусь, — Мило улыбнулся ободряюще и встал из-за стола.

Мы с Ирру следили за ним до самой стойки, где Авантюрин затеял спор с хозяином. Кажется, он пытался убедить его, что на уплаченные деньги комнаты нам полагаются две, а не одна с парой кроватей. Мило — упрям, но тавернщик — тот еще хитрец… Интересно, чья возьмет? Ох, надо было мне обговорить условия, а не надеяться на честность седовласого горца… Внешность обманчива!

— Вы любите его? — спросил вдруг Ирру, пронзая меня острым взглядом. И я вдруг поняла — они не темно-серые и не зеленые, как мне показалось вначале, а черные, как морская вода ночью. И вовсе не беззаботные.

— Кого? — растерялась я. Как будто протянула руку к игривому щенку — а наткнулась на волка.

— Вашего спутника. Мило, — так же негромко произнес менестрель.

Меня словно кипятком обдало. Какое право он имеет спрашивать?! Это только наше дело.

— Что тебе за забота? — мои глаза не похожи на жуткое ночное море. Да и вообще на воду. Разве что иногда, когда нутро сводит от ярости, напоминают неподвижные свинцово-серые озера севера… Так говорят. — Уж не знаком ли ты с неким Холо? — закралось в мою душу подозрение.

— Холо? — искренне удивился менестрель, растеряв всю таинственность. — Нет, таких я не встречал… Просто жалко юношу, — невпопад добавил он, взъерошивая свои светлые волосы. — У меня брат был такой же… Знаете, подобные ему — любят однажды.

— Так не бывает, — мои губы сложились в жесткую линию. Мило у стойки начал злиться, отчаявшись убедить хозяина в своей правоте. Плохо быть богатым чужеземцем… — Нет вечной любви.

— Лишь потому, что люди не вечны, — покачал головой Ирру. — Впрочем, вы правы, это не моя забота. Берегите своего спутника, госпожа сказитель. Даже если и не любите.

— Люблю — не люблю… Да прекратите вы нести чушь! — непонятно отчего, слова менестреля задели меня за живое. — Вижу, мой друг не справляется с переговорами — пойду помогу ему, — еле удерживаясь от язвительного выпада произнесла я и решительно направилась к Мило.

А барда больше и взглядом не удостоила.

— … не можем отдать вам две, о благородный господин…

— О чем вы спорите? — все так же отрывисто спросила я. Улыбка тавернщика увяла. — Я, кажется, оплатила две комнаты, уважаемый. Верно? Или откажетесь от своих слов?