В. Бирюк - Буратино

  -- Ну?

  -- Яков, ты, может, и рвёшься в извозчики. А я вот в кобылы извозчицкие - нет. Не нукай. Не запряг еще. Говори нормально.

   У него в одной руке меч. Что само по себе свидетельствует... о возможных осложнениях процесса взаимопонимания. А в другой - нож, которым я Храбрита... Вот этот нож он мне к носу и сунул.

  -- Это что?

   И очень плохо, что кроме него на крыльце никого. Все внутри. Если он меня сейчас хоть с левой, хоть с правой... Тут дверь распахнулась, и из неё вывались четыре мужика. На какой-то тряпке они тащили тело Храбрита.

  -- Эй, Яков, куда его? В баню?

   Яков молча кивнул. А вот мне молчать уже нельзя.

  -- Постойте. Ты вот, Яков, про ножик спрашивал. Вот про этот. А сам-то что - не сообразил? Там на полу за столом еще один лежит. Весь обделавшийся. Ножик - его. Я так понимаю, что они вчера выпили, и тот обделанный - боярину нож в спину и вогнал.

   Полная фигня. Для опытного-внимательного. Из убитого едва-едва кровь течь перестала, тело не остыло. А что делать? Ждать от двух до шести до полного окоченения?

   Яков внимательно посмотрел на меня, на нож в своей руке, на лежащего на тряпке покойника, на мужиков, снова на меня. Но озвучить ничего не успел, включились мужики-носильщики:

  -- Не, ты чего, Корька, он, конечно, гнида известная, как какую пакость - он завсегда. Но вот так с ножом... да ни в жисть, да он слабоват будет, да он тихий такой гадёныш...

  -- "В тихом омуте черти водятся". Нож - его. Он один с боярином оставался, остальные с бабами разошлись. Боярин выпил лишку и на столе уснул. Этот... мог ему нож воткнуть. Со страху от сделанного обделался и завалился. Сейчас я за дрючком своим пришёл, свет открыл и видно стало. А этот... он что, часто спьяну обделывался?

  -- Не... вроде такого... он, конечно, трус, но чтоб от вина... не...

  -- Вот и я говорю: зарезал, испугался, обделался.

   Яков стоял в шаге от меня и я разобрал как он чуть слышно прошептал: "Комар - носу...". Потом мотнул носильщикам головой - идите.

  -- Стойте. Погодите мужики. Мне еще ободрать Храбрита надо.

  -- Что?! Яков, это еще что такое тут разговаривает? Молодого хозяина да обдирать?

  -- Что я такое? Яков, объяви добрым людям как Аким Янович решил.

   Яков снова передёрнул плечами. Бросил ножик на завёрнутое тело. Поймал левой рукой ножны и всунул туда свой меч. Вздохнул... и довольно точно воспроизвёл наше с Акимом соглашение. Мужики ошарашенно уставились на него. Потом на меня. Пришлось прокомментировать. Пусть к голосу привыкают.

  -- Повторю чтоб запомнили: звать Иваном, я - ваш молодой господин, вещи Храбрита и людей его - мои. Понятно?

   Мужики по очереди стянули шапки с голов. В сопровождении потока междометий, описываемых как "ответ утвердительный, исполняется хором пейзан". Из поварни вдруг раздался новый взрыв звуков, ради разнообразия в нем теперь присутствовал и истошный женский крик. Мужики потопали внутрь, последним - Яков. Уже в дверях, обернувшись ко мне, одними губами бросил, не то восхищённо, не то укоризненно, не то встревожено:

  -- Ловок.

   И я занялся мародёрством. Рубаха хороша, но вся в крови. Штаны тоже ничего. Пока еще сухие. Сапоги... Стаскиваем сапоги, пока не остыл. Тяжеловато. Теперь штаны. Вовремя -- сфинктеры еще не расслабились. Пояс. Тут и кинжал добрый в ножнах гожих. И киса. Не моя, но тоже не пустая. Кошель с огнивом и трутом. Хозяйственный был. На правой руке кольцо обручальное. Не снимается. А мы ему пальчик... его же ножиком. Не пилится. А кулаком пристукнуть? Отскочил. Пальчик к телу в общую тряпку, колечко обтереть и в кису.

   На среднем пальце - золотое кольцо с крупным алым камнем. Перстень. Похоже, наградной. Медалек тут еще не навешивают - не изобрели. А камень... вроде, природный рубин. Он же - яхонт красный. Он же - корунд. Красный корунд называется рубин, синий - сапфир. Или - "яхонт лазоревый".

   В девятнадцатом веке французы научились их делать. Несколько технологий придумали. Там такие были... эпизоды. И с подачей заявки на изобретение с условием "вскрыть через десять лет", и со стальными цилиндрами, в которых давление сбрасывалось годами. А потом запустили-таки массовое и довольно дешёвое производство. И пошли драгоценные камушки в опоры под оси часовых механизмов. Ну или - в накопители лазеров. Во всех нынешних сидюках-плеерах стоят. А тут вот...

   Илья Муромец, говорят, использовал природные корунды типа сапфир и рубин в качестве габаритных огней на своём "травяном мешке". Общее древнерусское название для всего класса камушков -"самоцветы". Сами светят. Если с точки зрения использования лазеров... можно. Но откуда этот "мостостроитель" из Мурома накачку для рубиновых лазеров брал? Неужели прямо от солнечного света? Технологическая цивилизация к началу 21 века до этого не доросла. А вот в селе Карачарово, что под Муромом... Да запросто. В промежутках между опоросом и покосом. Ещё одна загадка вроде пирамид Египетских.

   На левой кисти - серебряный браслет. Серебро - дрянь. Но по весу - можно неплохо заехать в висок, например. На шее... аж три гайтана. Крестик серебряный, мешочек с иконкой и каким-то клочком... пергамента. Заговор-оговор-выговор-приговор. Оберёг, короче. И еще один мешочек с чем-то сложенным внутри. После посмотрю.

   Из дверей мужики вывели связанных пленников. Другая вязка чем у моего Ивашки - кисти вывернуты к затылку. Бойцов так что ли вяжут? Ну и... паноптикум. Персонажи для идеальной тюрьмы. Собственно, именно проект идеальной тюрьмы это слово первоначально и обозначало.

   Корька, мелкий, мокрый, весь какой-то молью трахнутый. Во всех смыслах. Двух других по именам не знаю. Один - похож на борца. Плешивый, очень широкие покатые плечи под очень мощной шеей, голая голова шариком с ломанными прижатыми ушами. Второй - лицо кавказской национальности. Высокий молодой стройный жгучий брюнет. На шее - золотой крестик, в ухе золотая серьга, между - характерный орлиный нос с кровавыми подтёками. Впрочем, подтёки - это у всех.

   Сзади дверь снова грохает о стену, женский вопль и на крыльцо очередной мужик вытаскивает за волосы очередной трофей: простоволосую дамочку, которую я видел в первом помещении. В нежных объятиях своих она сжимала там вон того горбоносого. Рубаху на тело уже опустила, но в рукава не попала - ворот сзади. Мужик выволакивает её за волосы на крыльцо и толчком швыряет вперёд, на лужайку. Баба падает и воет. Следом мимо нас проносится девчушка. Начинает утешать и подымать женщину. Угадал я. Молодка, обнимавшая кавказца, - мать моего платочка. Мужик спускается на лужайку и даёт поднимающейся женщине пинка. Та снова втыкается лицом в траву, дочка с криком кидается на отца. И отлетает в сторону. Глава семейства накручивает волосы жены на руку, рывком поднимет на колени.