Ник Перумов - Тёрн

— Спасибо за доверие, — криво ухмыльнулась сидха.

Хотела, чтобы это получилось надменно и презрительно, а вышло испуганно и жалко.

— Иди, — распорядился демон так, словно и впрямь имел право приказывать. — Мы будем ждать тебя здесь. И… лучше бы тебе вернуться живой и невредимой, сидха.

Разумеется, Нэисс и в голову не пришло воспользоваться воротами. Тонкая и гибкая, она легко вскарабкалась на городскую стену, лишь самую малость помогая себе чародейством. Мягко спрыгнула наземь, поправила волосы и потекла плавным, полным достоинства шагом сидхов, внешне ни на что и ни на кого не обращая внимания.

Хотя на неё саму внимание, конечно же, обратили. Гигант-клосс, очень похожий на Трувора из Семме, при виде её глухо зарычал и в ярости завращал глазами, да так, что два его спутника, низкорослых и коренастых гнома, повисли на нём с двух сторон. Не вышедшие ростом, они померились бы силой с кем угодно, даже со дхуссами, и тролль нехотя, с раздражённым ворчанием дал себя увести, сидха уловила последние слова:

— …да ну её, ведьму лесную, пошли лучше пиво пить…

Против такого аргумента не смог бы устоять ни один правильный клосс.

Дорогу Нэисс ни у кого не спрашивала. Город для сидхи всегда был, есть и останется отвратительным, загаженным Местом, но зато здесь хватало запахов, помогающих найти Дорогу.

На диковатого вида сидху, нечастую гостью в населённых людьми местах, косились. Но гордый, независимый и вспыльчивый нрав лесных красавиц тоже успел стать притчей во языцех от моря и до моря, так что городские ловеласы даже и не пытались заговорить с Нэисс.

Как ни странно, она не чувствовала сейчас зла к Стайни. Поверила, что «твою Ветвь сжигала не она»? Или… ей невольно стало обидно, что… тут Нэисс оборвала себя, «приказав не думать и запретив думать».

Умеющий с закрытыми глазами пройти насквозь любой, самый дикий лес, не потеряется и в каменном лабиринте человеческого муравейника. Описав широкую дугу, сидха в конце концов оказалась с обратной стороны ворот, сквозь которые три дня назад прошли дхусс с алхимиком.

На что она рассчитывала? Что уловит давно стёршийся запах Тёрна? Или же едкий след кислот, навек пропитавших одеяния Ксарбируса?

— Эй! Чего надо, чего топчешься? — стражник угрожающе нагнул гизарму.

Видно, не только тролли-клоссы считали сидх «лесными ведьмами».

Нэисс не стала спорить. Медленно побрела прочь, опустив голову, словно в глубоком отчаянии.

Куда ж ты делся, шипастый недотёпа, белый рыцарь, последний из истинных паладинов? Что с тобой приключилось? Ты ж сама, Нэисс, ни на миг не верила в его загул. Тёрн никогда не отправился бы к продажным девкам. Никогда и ни за что.

Вспомни, вспомни его, сидха, вытащившего тебя из котла таэнгов, хотя ты гордо бросила, что в обществе его не нуждаешься. Вспомни, как он один бросился к лопнувшей пустуле, как стоял под сводами храма Феникса, как справился с навсинайскими големами. Вспомни как следует, спроси истёртые камни под твоими сандалиями — не видали ли этого чудака, этого героя наивного, этого… этого… в которого втрескалась по уши бывшая Гончая…

И в какой-то момент сидха вдруг поняла, что на самом деле идёт по следу. Дхусс шагал этими проулками, улицы запомнили его, хотя и старались не подать виду. От виска к виску Нэисс перекатывался тяжёлый шарик боли — город навалился всей смердящей тушей, зажимая потной ладонью рот и ноздри, тяжело пыхтел в шею, словно распалившийся насильник. Но сквозь дурно пахнущую волну всё равно пробивался запах Тёрна — чистый, природный запах вольного зверя, случайно оказавшегося в городской западне.

И ещё сидхе чудилось, на самой грани доступного, отблеск дальнего, сияющего, зеленоватого, словно ярко освещенного солнцем океана пышной листвы над белыми, словно старая кость, скалами — и синяя, роскошно-синяя полоса моря под ними.

Память вспыхивала и гасла, но эти отблески так ничего и не сказали Нэисс.

Однако след она не теряла.

Дорожка привела в узкий и кривой тупичок, над головой сошедшиеся почти вплотную крыши, узкие оконца, высокие и узкие же проёмы дверей. Резные горгульи, оскаленные пасти неведомых зверей — уже полустёртые, тупичок явно знавал лучшие времена.

Наглухо запертая дверь, узкая, словно прорубленная в стене единым взмахом меча. Краска давно облупилась, дерево потемнело.

След обрывался здесь, на паре истёртых каменных ступеней, и больше никуда не вёл, даже не ныряя в дверной проём.

Нэисс попятилась. Здесь пахло волшебством, магией высоких порядков.

Лезть внутрь, ломать прочные дубовые створки?

Ради чего?

Только потому, что тебе не даёт покоя случившееся в храме Феникса?

Но в одиночку?

Сидхе хватило ума для отвода глаз потоптаться и у других дверей в тупичке — пустом, безлюдном и совершенно вымершем. Ни людей, ни кошек с собаками, ни даже крыс.

И свет, едва пробивающийся сквозь узкую щель меж почти сошедшихся крыш — словно Нэисс оказалась за крепостной бойницей, откуда недобро прищуренные глаза целили куда-то в высокое небо.

Разум настойчиво советовал сидхе вернуться обратно в лагерь. Закипавшая злость упрямо толкала к иному.

Вокруг никого. А вокруг пояса обвита стражевая ветвь способная на много большее, чем служить лишь ночным сторожем.

Сидха решительно провела ладонью по талии, в ладонь скользнула гибкая живая плоть древесной ветки, умевшей при надобности представиться хоть лианой, хоть сухим полусгнившим сучком. Отступила на пару шагов — стражевая ветвь свободно повисла гибким бичом. Нэисс размахнулась — живая плеть хлестнула по глубоко вделанным в камень петлям, и их тотчас покрыла ржа. Два удара сердца — под тяжестью створок железо разъялось, дверь с грохотом рухнула.

— Появление, достойное королей, — раздался из темноты насмешливый голос. — Вернее, королевских сборщиков податей. Счастье, что у нас в Вольных городах таковых не водится.

Сидха так и обмерла.

На свет вышел человек, высокий и широкоплечий, явно привыкший к латам и двуручному мечу.

— Ради такой чести — узреть сидху на собственном пороге — можно пожертвовать и крепостными воротами, не то что какой-то там дверью, — продолжал усмехаться воин.

Лицо его больше всего напоминало крепостную башню — прямое, глаза посажены глубоко, словно в бойницах, подбородок выдается вперёд, подобно подошве бастиона, белёсые волосы гладко зачёсаны, будто тесовая кровля. Он носил коричневый с золотом кафтан и широченный, отделанный каменьями пояс богатого бюргера, но видно было, что человек этот в жизни не сосчитал ни единой монеты — за исключением случаев, когда добывал их с бою.