В. Бирюк - Догонялки

«На севере диком

Стоит… одиноко».

И вижу: ну совсем одиноко стоит! Хотя на ней должен сидеть один из моих наблюдательных постов. Что я должен подумать? Правильно: все воображаемые несчастья сразу. Мальчишек стащили с дерева какие-то злые люди. И теперь каким-то зверским образом мучают. Неизвестно где.

Тут Сухан головой покрутил, послушал.

— Там.

И рукой в сторону показал. Мой дрючок с его оглоблей — на изготовку. Сейчас мы этих «людоловов»… Чуть ли не ползком… Ага. За холмом в лесу мальчишки рябину обдирают. Заморозки прошли, ягода сладкой стала, самое время.

— А пост? На сосне-то?

— А тама… эта… дык нет же ничего! А чего сидеть-то? А батя велел рябины набрать. А мы вот… уже почти… и сейчас — сразу назад. Дык никакого же худа не случилось, а корзины вот уже набранные…

Моё состояние? — Бешенство. «Самовольный уход с поста в боевых условиях». Почему — «в боевых»? А у меня тут других нету. Для меня вся эта… «святорусская жизнь» — не жизнь, а сплошная война на выживание. Я постоянно ожидаю вражеского нападения, со всех сторон. Поэтому и жив ещё.

«Расстрел на месте» устроить не могу — не из чего. Но в римских легионах за такие дела — головы рубили. Незамедлительно. Перерезать им глотки? Забить насмерть Сухановской оглоблей? Вызвать Ноготка с его секирой и устроить публичную казнь?

Просто набить морды — не поможет. Нет, молодые раздолбаи быстро понимают, если им хорошенько люлей навешать. Но понимают они не суть, а что попадаться нельзя. И это… воспитание нужно повторять регулярно.

В 21 веке боец выходит из учебки вполне зная устав. И через два-три месяца, максимум, так его старательно забывает, что это видно невооружённым взглядом. Нужно устраивать публичные казни каждые выходные, чтобы обеспечить наглядность и актуальность.

Ладно, забрал обалдуев, пошли к Хрысю в селище.

— Вот такие дела, Хрысь. Что посоветуешь?

Хрысь молчит, хмыкает. У него полное подворье народу, детишки приёмные бегают. Меньшаковы дочки с маленькими голядинами в догонялки играют. Ещё куча народа толпиться. Тут отец этих двух… братьев-рябиносборщиков прибежал.

— Эта… ну… здрав будь боярич! Кака така нужда приключилася? Сыночки мои каку каверзу зробили? Ой же ж бестолочи за грехи мой тяжкие даденные… Кажну неделю прутом расписываю! Уж и сам не знаю что поделати… «Пост самовольно покинули»?! Ай-яй-яй! Ах же ж какие они такие-сякие-этакие… Так мы накажем! Вот прям нонеча. Посечём крепенько. Чтобы значится вперёд не шкодничали. Ума-разума стал быть в задницы… Как с дедов-прадедов. У, я вас оглоеды бешеные!

Красиво дядя выпевает. Сказочник-былинник. Рубашку бы ему красную и на сцену можно выпускать. Только мальчишки говорили, что рябину собирать — по его приказу пошли. Мораль? А мораль известная: нельзя из местных службу собирать. У них, кроме прямого начальника по службе, ещё куча начальников из местных. Которые им «прямее». Надо брать людей со стороны. Лучше — сирот. Но это — на будущее. А сейчас что делать?

— Как тебе сыновей воспитывать — твоя забота. А моя забота — вотчину беречь. Сыны твои наш ряд порушили, с места указанного ушли раньше времени. За это с них — мой боярский спрос. Собирай им припас на две недели — пойдут в болото кирпичи лепить.

— Да не… да ты шо… дык они ж малые… да и по двору вон делов сколько. Вот пройдёт Егорий — тада. Ну… отыграем свадебки… приберёмся… дровишек вот надоть… А сена-то скоко привезть! А куды ж я без помощников? Не, боярич, погодь малость, а мы-то само собой посечём. Вот те крест! Вот прям сщас!

Мужик уже начал судорожно пытаться снять опояску, предлагая мне незамедлительно полюбоваться голыми задницами сыновей, которые визжат от заправляемого в них ума-разума. Процедура, как я понимаю, регламентная, повторяется, со слов отца-воспитателя, еженедельно… Честно скажу: такое зрелище у меня лично восторга не вызывает. А эффективность, как я понял данного «просветителя» — нулевая.

— Лады. Уговорил. Мальчишек не трону. Да и в рябинник они по твоей указке пошли. Так что, с тебя и спрос. Собирайся. Отработаешь за сыновей.

Тут и Хрысь голову ко мне развернул. А мужичок впал в крайнее недоумение:

— Дык… как же… а дровы?… не… куды я? Опять же дочкина свадьба… и с чего? Худа ж никакого не случилось. Ну, слезли с дерева, ну, отошли в сторонку. Дык они ж доброе дело сделали — во, ягода. А за что казнить-то? Беды-то нет.

Глава 175

То, что туземцы не понимают основ караульной службы — понятно. Суть совершённого преступления — у них в голове просто не существует. Я могу тут долго рассказывать о важности, о возможных и необратимых последствиях, о дисциплине… Они со всем согласятся. Они будут кивать, вздыхать и поддакивать. И постараются забыть сразу после моей проповеди. «Не было такого у нас с отцов-прадедов. И нам — ненадь».

Вольные славяне. Не рабы, не слуги, не крепостные — свободные люди. Их даже пороть нельзя. Дёрнул за бороду — вира. Пуганул мечом — вира. Они в своей воле. В рамках которой понятие: «своевольное оставление поста» — вообще отсутствует.

Один из Бонч-Бруевичей встретил Первую Мировую в должности полкового командира. В первые дни войны полк пополняется резервистами и выступает к Западной границе. Все солдаты полны энтузиазма: «за веру, царя и отечество», «защитим сербских братьев», «крест на Святую Софию»… Ещё нет никакой революционной пропаганды, «все — за». Закончив всякие бумажные дела в покинутом расположении части, командир догоняет свой полк и уже в сумерках по дороге, в леске, обнаруживает толпу в несколько сот своих «православных воинов».

— Вы почему не в части?

— Дык… поход же… надоть проститься со своими-то…

— Так вы ж уже прощались! Как вы посмели самовольно покинуть строй?! Это же дезертирство!

— Да ну… вашскоблагородие, худа ж никакого не случилося, мы ж вот — догоняем. Мы ж не по злобе. К утру — вместе со всеми будем. С боевыми товарищами, со всем нашем христолюбивым воинством. Како тако «дезертирство»?

А то, что после такого ночного «догоняния» дневной пеший марш с полной выкладкой в два пуда… Что уже к вечеру «боевым товарищам» придётся на себе тащить и самого «прощевальника», и его снаряжение… Боевые уставы не обсуждаются, а исполняются. Потому что — пишутся кровью. И не только кровью лично того дурака, который в меру своей персональной сообразительности решил: «никакого ж худа не случилось».

Я могу тут долго исходить от злости… разными собственными физиологическими жидкостями. Могу побить этого мужика. Начнётся конфликт, сельчане прибегут защищать своего. А я шашечку не взял. Кольчужку одел, а вот шашечку… Как тебя, Ванюша, жизнь раз за разом носом в… учит. На любую прогулку — только по боевому. Утреннюю мантру надо расширить: «Я — дурак, у меня — мания величия, одеть — кольчужку, нацепить — шашку». Повторять каждое утро. Но это — по утрам, на будущее. А сейчас-то что делать?