Возрождение (СИ) - Воронин Дмитрий Анатольевич

— Ты не могла бы двигаться быстрее?

И ухом не повела, скотина. Интересно, у неё есть имя? Надо было спросить, но я как-то не подумал об этом. С другой стороны, я не специалист в этом деле, но почему-то всегда считал, что лошадям имена, присваиваемые им людьми, глубоко индифферентны. Собаки — те своё имя помнят… ну, по крайней мере, если позовёшь — прибежит. Кошка — та ещё подумает, в конце концов, каждая кошка искренне убеждена, что хозяйка в доме именно она, а эти двуногие дылды — просто устройства для кормления и чесания. Нет, ну лошадям имя иметь положено. Надо бы что-то придумать. Не в том смысле, что я ей буду орать — «эй, как-там-тебя, дуй сюда», и она сразу же прибежит, весело потряхивая хвостом, а просто раз уж эта волчья сыть для меня сейчас единственный собеседник, то неудобно как-то без имени получается.

Итак, тварь ленивая, ты у меня будешь… Россинант? Слишком много чести, да и с полом накладочка выходит. Изольда? Хм, почему Изольда? Местный колорит сказывается? Фрося, вот — самое оно. Фрося, ленивая, с хронически унылой мордой и выражением глаз типа «ой, как вы все меня достали».

— Фрося, жрать хочешь?

Тоскливый взгляд в ответ, в котором нет ни капли благодарности за только что обретённое имя. Или готовности к диалогу. Жрать она хочет всегда, я подозреваю, это потому, что процесс прореживания придорожной зелени несовместим с погоней за Леночкой и сопровождающим её всадником. Или это она его сопровождает?

Вот, кстати, характерный аспект неспешного путешествия в одиночестве. Лезут в голову всякие мысли, одна лучше другой. Хорошо, догоню я этого Фаррела. А дальше-то что? Попрошу вежливо — «господин хороший, девушку отдайте-ка, я её домой отвезу, к папе с мачехой». Сразу возникает два вопроса. Во-первых, а хочет ли Лена возвращаться в отчий дом, из которого сама же и сбежала? Во-вторых, он сразу меня проткнёт чем-нибудь острым, или сперва поглумится?

В принципе, я верю в человеческую доброту. Я вполне могу допустить, что этот всадник способен бросить медную монету нищему, накормить голодного, защитить слабого. Тот факт, что этот, возможно, добрейшей души человек воспользовался ситуацией и захомутал беспомощную девчонку себе в рабыни, пользуясь законом, о котором она и не слыхивала, ни о чём не говорит. Одно другому не мешает, бал правят традиции. Облагодетельствовать убогого — традиция. Обзавестись персональной рабыней — тоже. Можно ли осуждать дикаря из племени мумбо-юмбо за привычку обедать человечиной? Ведь он искренне верит, что всё делает правильно, в полной гармонии с местной моралью. Так поступали его отцы и деды, так действуют друзья и соседи, а тут вы явились со странными утверждениями, что человеков кушать низзя. С такими претензиями можно и самому на праздничный обед угодить. В качестве главного блюда.

— Фрося, ты хочешь, чтобы тебя съели?

Кажется, она согласна стать шашлыком, лишь бы её не заставляли тащиться в какую-то неведомую даль.

— Дура ты, Фрося. Даром, что философский вид на свою морду напускаешь.

Мораль сей басни такова — всадник Фаррел «в законе», а я тут как раз выступаю в роли того миссионера, что пытается перетянуть людоедов в вегетарианство. Возмутитель спокойствия. А что правильное общество должно сделать с возмутителем спокойствия? Правильно, изолировать его от себя, дабы не мешал жить по заветам отцов и дедов. Вот Фаррел меня и изолирует — и ведь прав будет.

Интересно, сколько стоит рабыня?

— Как думаешь, Фрося, молодая, но очень худая девка стоит больше, чем старая и ленивая лошадь? Если меньше — я тебя на Лену махну не глядя.

Есть такой анекдот. Турист, проживший месяц в пустыне, рассказывает: — «Сначала ты разговариваешь сам с собой, через неделю начинаешь разговаривать с ящерицами, через две понимаешь, что они с тобой говорят. А потом оказывается, что ты их с интересом слушаешь». Не знаю, как тот турист, но неделю я свёл к трём дням и с лошадью уже говорю. Вероятно, скоро она начнёт отвечать.

Ну ладно, а какие у меня варианты? Я сейчас не про Фросю, я про всадника и его рабыню. Вариант первый — дождаться, пока они устроятся на ночлег, после чего выкрасть девчонку. Эдакий Михаил Чингачгукович… неслышно подобрался, разрезал стягивающие юную деву путы, взвалил её на плечо — и бежать, бежать! Ну а Фрося, для полноты картины, тут же оборотится в полудикого мустанга и с удвоенным грузом на спине умчится от взбешенного рабовладельца. Вариант второй — устроить засаду и всадить аборигену стрелу в… ну, короче, куда-нибудь, чтобы стал посговорчивее. Самый, замечу, реалистичный вариант. А промахнусь — сделаю себе харакири. Если успею.

Есть путь честный и прямой. Выкупить у Фаррела девушку. Хоть её же луком рассчитаться, хоть златоустовским ножом. Ну не может рабыня, к тому же такая худая, стоить больше, чем блочный «Хойт»! Воин должен оценить. И опять-таки — кто, скажите, помешает воину этот лук, этот нож, а также всё остальное моё имущество, включая хронически безрадостную Фросю, попросту приватизировать, оставив меня гнить в придорожных кустах?

Мда, что-то мой поход нравится мне всё меньше и меньше.

— Скажи-ка, Фрося, нам долго ещё ехать?

— Такими темпами — вечность.

Оппа… кажется, приехали. В смысле — приплыли. «Я уехала. Прощай навсегда. Твоя крыша». Что там дальше по программе? Я буду с интересом слушать Фросины рассказы о нелёгкой и беспросветной лошадиной жизни и пускать скупую мужскую слезу в самых трогательных местах. Кстати, вот что интересно, реплика лошади прозвучала по-русски. Когда это она выучить успела? Какая талантливая скотина…

— Михаил, ты заснул?

Я тряхнул головой, пытаясь вернуть ясность мыслям. Затем сообразил, что голос исходит не от унылой Фросиной морды, а откуда-то у меня из-за спины. И голос, кстати, смутно знакомый.

— Галя?

Выглядела волшебница, надо признать, «на все сто». Дева-воительница восьмидесятого уровня. Изящная кольчужка тончайшего плетения — как мне кажется, такую можно пальцем проткнуть, если как следует надавить, высокие, почти до колена, сапоги из тёмно-зелёной кожи, зелёный же плащ, чуть ли не шёлковый, красиво струится к самой земле. На поясе — меч… ага, знакомая штука. Трофей с того седого покойника. Блондинистые волосы эффектно рассыпались по плечам. В общем, прямо картинка из какой-нибудь фэнтэзийной компьютерной игры. Только один нюанс — там женские персонажи часто щеголяют голыми ногами, да и бюст раскладывают в бронелифчике так, чтобы противник утратил всякую способность к сопротивлению. Видимо подразумевается, что лучшая боевая экипировка — это убийственная красота. Увы, полюбоваться Галиными ножками я мог только в своём воображении — между кольчугой и сапогами просматривались лишь довольно мешковатые штаны из плотной чёрной ткани. И кольчуга под горло и до запястий, никаких тебе обнажённостей.

— Ага, это я, — кивнула юная волшебница. — А упомянутая тобой Фрося, надо понимать, это милое блохастое создание?

— Фрося — мой друг и транспорт, — вступился я за моё «удачное» приобретение.

— И собеседник, — подколола девушка.

Только тут я заметил, что волшебница не одна. Чуть поодаль стояли двое — один мужчина весьма в годах, невысокий и слегка раздобревший. Второй — длинный парень с совершенно идиотскими усиками-ниточками и собранными в хвост волосами. Волосы, кстати, светлые, а усы — тёмные. Что из этого он красит?

Я вообще-то к таким типам отношусь без особой симпатии. Нет, я не гомофоб — в наше время и в нашей стране неизвестно, что лучше, быть сторонником «нетрадиционных отношений» или их ярым противником. И в том и в другом случае заклюют. Личное мнение лучше держать при себе. Но и воспринимать всерьёз эдакого индивидуума я не могу. Хотя кто его знает, может, это у него просто образ такой. Вон, Галя из себя валькирию изображает, а этот… ученик чародея? Наверняка нерадивый.

— Других нет, — буркнул я, имея в виду «собеседника». — Вернее, не было.

— Теперь есть, — усмехнулась Галя. — Знакомься, Миша. Это господин Руфус Гордон, экзорцист. С ним его ученик, Николаус дер Торрин. Прошу любить и жаловать.