Варвара Еналь - Когда сойдутся тени

— Давайте споем, — предложил Марк.

— Ты пой, пой, — усмехнулся Мас, — потому что если я начну петь, то вам всем придется прятаться в фургоне у Кей.

— Он имеет в виду свой скрипучий голос. Его пение похоже на скрип старой телеги, — негромко сказал Мэн, который все так же сидел на ступеньках повозки, привалившись к стене. Он был одет в теплый плащ, а ноги его закрывал толстый, шерстяной плед.

— Видать, дела твои, братец, идут на поправку, раз ты шутишь, — ответил ему Мас.

Мэн только слабо улыбнулся. За него ответил Джейк:

— Рана затягивается, но ему лучше быть в кровати, чем здесь, на сыром воздухе.

— Я сейчас уйду, только послушаю несколько песен Марка и Галя, — пообещал Мэн.

Марк только покачал головой, тронул струны и запел. Кей сидела рядом с ним. Вернее это Марк, растолкав всех, устроился около нее. И после того, как спели несколько известных всем песен, он сказал:

— Знаю я одну песню, очень древнюю и старую. В Суэме есть такие песни. Кто их сложил — не знают, но поют. Это похоже на пророчество. В Суэме ведь всегда существовали пророки — Знающие люди. А тот, кому она предназначена, обязательно это поймет.

И Марк запел:

У ночи крылья черные, искрящиеся, звездные,Мой конь пробьет копытом ночную тишину.По черному асфальту, сквозь шум и через грозыЯ в эту ночь под звезды за счастьем поскачу.А где оно находится — а там, где солнце клонится,Где тень дорогой узкою мне перекроет путь.Туда, где путь мой скроется, где, может, все исполнится,Добраться бы мне все — таки, добраться как-нибудь.

Марк пел так проникновенно, а мелодия была такой нежной и печальной, что Кей почувствовала неясную тоску. Вспомнились темные глаза брата, его манера смущенно улыбаться и любовь к игрушечным зверям. Смахнув влагу с щек, она прижала к себе и крепко поцеловала Грэга.

А Марк все еще пел: 

Поверить в сказку древнюю, сберечь мечту заветную,И на лошадке маленькой верхом пуститься вдаль.И жизнь моя изменится, и я уже не пленница,И то, что мной оставлено, уже не будет жаль.

Когда Марк допел песню, и затихла его гитара, никто не произнес ни звука. Все молчали. Только потрескивал костер, вздымая вверх языки пламени.

Маленький Грэг уснул у Кей на руках, склонив головку ей на плечо. Он был без шапки, и его темные кудри поблескивали в свете костра.

— Спит малец, да, Кей? — спросил Мас.

Девушка молча кивнула, поднялась и отнесла малыша в свою повозку. Она уже успела выкупать его до ужина, потому просто уложила в кровать, сняла одежду и укрыла одеялом.

Песня, спетая Марком, все не выходила из головы. Он иногда поет не простые песни. Кей не запомнила слова, но чувствовала, почему-то, что они предназначались ей. В раздумьях она прибрала на буфетной полке, собрала разбросанные Грэгом игрушки, сложила стопку чистых мисок в буфет и снова вышла к костру.

Песен уже не пели. Лариэн и Смаик, которым выпало дежурить в первую половину ночи, заняли свой пост недалеко от фургона Джейка. Остальные легли спать, завернувшись в плащи и устроившись на еловых ветках. У костра сидел только Марк. Увидев Кей, он сказал:

— Садись, Кей, поболтаем. Ты ведь не хочешь спать?

Девушка удивленно приподняла брови, а Марк спросил:

— У тебя есть еще шоколад?

— Хитрый какой, — улыбнулась Кей, пристраиваясь у костра, — шоколад только для женщин и детей.

— Раненым ведь тоже полагалось.

— Да? Я и забыла, что ты ранен. Ну, ладно, сейчас принесу.

Марк остановил ее, взяв за руку:

— Я пошутил, не ходи никуда. Лучше скажи — испугалась, наверное, зменграхов?

— Что тут говорить… Конечно испугалась. Поганые твари. Хвала Создателю, что кошмар этот остался позади.

Кей посмотрела на Марка, сидевшего на охапке сосновых веток, и сама спросила:

— А ты боишься зменграхов?

Тот покачал головой, потом усмехнулся и ответил:

— Хотел похвастать и сказать, что ничего не боюсь. Но вообще-то боюсь. Во время битвы, как правило, злость побеждает страх. Злость, чувство долга и, — тут он понизил голос и выразительным шепотом добавил, — жажда адреналина.

— Все понятно, — ответила Кей, — а у меня нет жажды адреналина, и я бы сейчас предпочла спать в Желтом Доме, чем скрываться от зменграхов на болоте. А помнишь, Марк, ты обещал мне рассказать, почему расторг помолвку с Кенаан-Ланой?

— Не помню, — совершенно серьезно сказал Марк.

— Ну, так я тебе напоминаю.

Марк опять засмеялся и сказал:

— Ох, уж это любопытство… Ну, в общем-то… Что сказать-то, — он замялся, подкладывая сухие веточки в костер.

Кей выжидающе смотрела на него. Наконец, Марк вздохнул, качнул головой и объяснил:

— Старейшины знали, что мне предстоит далекий путь, опасная дорога. И они знали, что, возможно, я не смогу вернуться… Потому помолвка и была расторгнута, чтобы девочка не ждала напрасно и не была связана никакими обязательствами по отношению ко мне.

Потому, как Марк осторожно и тщательно подбирал слова, Кей поняла, что он что-то не договаривает. Но переспрашивать не стала, — была уверена, что он все равно не расскажет ей.

А Марк, отряхнув руки, сказал:

— Теперь твоя очередь о себе рассказывать.

— А что я могу о себе рассказать?

— О родителях, например. Кем был твой отец?

Кей пожала плечами и искренно сказала:

— Не знаю.

— Как это не знаешь?

— Вообще не знаю. Даже его имени. И не видела его никогда. Я росла с отчимом.

— Ну, хорошо. Тогда кем был твой отчим?

— Выродком, каких мало, — буркнула Кей и спохватилась. Она затронула то, о чем хотела бы помолчать.

Марк удивленно сказал:

— Ого! Что же такого он сделал, что ты так нелестно о нем отзываешься?

Кей, не отрывая взгляда от пляшущих языков пламени, сказала:

— Что делал? Бил меня и моего маленького брата. Особенно, когда пьяный был. Мешали мы ему все время.

— И мать ваша разрешала ему это делать?

— Матери мы еще больше мешали. И ей было все равно, что с нами происходит. Она хотела жить на полную катушку, ни в чем себе не отказывая. Ну, и жила, как хотела. Не готовила нам, не стирала, совсем нами не занималась. Зато частенько собирала у нас дома какую-нибудь тусовку. Компанию приятных людей. А мы с братом сами по себе росли. Отчим только нас воспитывал. Приучал к дисциплине. После его «уроков» я один раз попала в больницу с вывихом руки. А брат — два раза с переломами. И мы всегда говорили врачам, что упали с велосипеда. Правду не говорили, боялись этого козла…