Дарелл Швайцер - Маска чародея

Я оглядел комнату.

— Где нож?

— Я его потерял!

— Тогда найди другой! Живее!

Я отпустил крюк и пошел на кухню, где набрал целую пригоршню ножей для резки мяса и овощей. Когда я вернулся в кабинет, Собачья Морда сидел на полу, с мясом вырывая крюк из собственного подбородка, у меня едва хватило времени, чтобы сотворить над ним знак Живой Смерти и, наклонившись, вдохнуть ему в глаза магический огонь.

Он вскрикнул и упал на спину, глаза у него зашипели, вылезли из орбит и стекли по щекам.

Пока он лежал совершенно беспомощный, я содрал с него, живого, кожу. Пока он находился между жизнью и смертью, мы были крепко-накрепко связаны между собой. Я чувствовал его боль. Мы вместе кричали в голос, и я ощущал металл, скользящий по моей собственной плоти. Но отец и все остальные, объединившись, неустанно побуждали меня закончить начатое, я действовал лишь благодаря силе их воли, делая то, что не смог бы сделать сам.

Кровь моего врага была повсюду — она омывала меня, как волна прилива. Она загорелась ярким пламенем, пожирая угасающие остатки его волшебства. Я тоже весь горел, но это была лишь магия. Боль была достаточно реальной, но все же я не поддался ей.

Собачья Морда в действительности не умер. В конце концов я перекинул его свежесодранную шкуру себе через плечо, а он лежал передо мной, хныча и канючя, почти бесформенная масса, когда-то бывшая человеком. Он воззвал ко мне, на сей раз на языке Страны Тростников:

— Секенр, ради всего святого, будь милосерден, умоляю тебя, убей меня, даруй мне смерть.

— Ты прекрасно знаешь, я не могу этого сделать, — ответил я, на этот раз уже сам по себе, без всякого вмешательства со стороны тех, кто был внутри меня.

Оставалось сделать еще кое-что. Воспользовавшись отцовской коллекцией пузырьков и бутылок, я вылил определенные реагенты — кислоты и растворители — на то, что осталось от чародея заргати, Собачьей Морды. Он вопил, умолял и пускал пузыри, но я ни секунды не колебался и ни разу не отвлекся. Мною двигал не только страх перед отцом, но и четкое понимание того, что, если сейчас я не завершу начатого, моя собственная жизнь окажется в руках искалеченного и ослабленного, но далеко не лишившегося сил врага.

Я допрашивал его, и многое узнал. Собачья Морда, чьим истинным именем было Харин-Иша, что, как ни смешно, означало Душа Рыбы, ругался и бормотал, пока наконец не израсходовал всех своих бранных слов, а его тело не съежилось. Он кипел и таял, как кусок жирного мяса на раскаленном вертеле, пока в конце концов, применяя самые разные методы, я не уменьшил его, превратив в черное сморщенное существо, похожее на безволосую обезьянку размером не больше моего пальца. Оно пищало и извивалось, когда я ловил его щипчиками и сажал в бутылку, которую затем заткнул пробкой и запечатал воском. Я долго разглядывал это существо сквозь темное стекло. Оно билось о стенки бутыли, пока остатки его лица, которые были видны еще какое-то время, не расплылись совсем, превратившись в аморфную желеобразную массу.

Я поставил бутылку на полку. Отец громко заговорил вслух, воспользовавшись моим голосом.

— Мы продолжим эту интереснейшую дискуссию как-нибудь в другой раз.

А у меня в голове он сказал:

— В этом заключается важнейший принцип черной магии, сын мой. Убить чародея — значит оказать ему величайшую честь. Ты воздаешь ему должное, оценивая его по заслугам, когда присоединяешь его душу к своей. Но есть и чародеи, подобные этому, которые слишком опасны, слишком подлы и гнусны, так что убивать их было бы непростительной глупостью.

Я свалился на отцовскую кушетку, ту самую, где он когда-то лежал, а священники готовили его к путешествию в загробный мир. Я хотел только одного — спать. Я совсем ослаб, мне было плохо от ран и от осознания того, что мне пришлось сделать. Я свесил голову вниз, и меня рвало до тех пор, пока изо рта не пошла желчь, а мое тело в это время становилось все тяжелее и тяжелее.

Я с трудом стащил с себя мантию чародея. Она стала почти неподъемной от пропитавшей ее крови. Я сам был испачкан кровью с головы до ног, словно мне только что пришлось принимать кровавую ванну.

— Вставай, Секенр! Ты еще не закончил!

— Отец, пожалуйста… — мне хотелось остаться там навсегда. Я вернулся домой. Я мечтал забыть о Городе-в-Дельте. Мне хотелось заснуть там же, в отцовской мастерской. Меня совершенно не волновало, что там было — в бутылках на полках.

— Вставай!

Мне кажется, он снова взял контроль над моим телом и заставил меня подняться против моей воли. Лишь благодаря этому мне удалось, пошатываясь, проковылять от кушетки через комнату, стащить с себя всю одежду и натянуть на себя кожу Харина-Иша, которая сразу же начала собираться, съеживаться и смыкаться на мне, так что я едва не задохнулся от крови и пота великана заргати. Лишь там, где моя правая рука была перебинтована, черная кожа не сомкнулась на мне полностью. И с этим уже ничего нельзя было поделать.

— Не важно! Нам совсем недолго придется выдавать себя за чародея заргати.

— Но что мы делаем?

— Увидишь.

Теперь я двигался медленно и неуклюже, словно стал Лекканут-На в ее слоноподобном теле. Но нет, я был Собачьей Мордой, чародеем заргати. На мне была его кожа которая плотно прилегла к телу, придав мне полнейшее сходство с ним. Я попытался думать. Секенр знал как делаются подобные вещи. Или знал в то время когда был способен трезво рассуждать. Теперь же он находился в полнейшей прострации. Он действовал механически, по инерции, под руководством Ваштэма.

Секенр особым образом коснулся двери, а Ваштэм произнес заклинание, но не голосом Секенра, а голосом Собачьей Морды, и то, что казалось Харином-Иша, носящим в миру имя Вишак-Анкри (что означало Гора Смерти), эта громадная глыба мяса и жира вывалилась из дома Ваштэма и Секенра, но не на речной причал, а на равнину за Городом-в-Дельте, в ослепительное сияние дня, туда, где среди леса из острых кольев прогуливался царь заргати Абу-Ита-Жад со своей знатью. Со всех сторон танцевали монотонно распевавшие варвары, со всех сторон колыхались копья и факелы — ожидали команды к наступлению.

При моем появлении царь резко обернулся, страшно удивленный, и его медное оружие ярко засверкало на солнце. Знать в страхе отступила подальше. Кто-то даже закрыл лицо руками. Один человек упал на колени.

— О, Повелитель Всех Людей, — сказал я низким грохочущим голосом, — я пришел сообщить тебе об ужасной краже, о похищении самого дорогого для Вашего Величества…