Павел Марушкин - Старая Контра

– Нехорошо так поступать с горожанами! – осуждающе покачал головой Афинофоно. – Собственно, мы вполне могли бы перекусить здесь, а потом отправиться ко мне. Вы не правы, Верховный.

– И лампион вовсе необязательно было приносить, – подхватил Громила. – Как мы сможем испытать его тут? Вдруг кто-нибудь случайно войдёт?

– Только не сюда! – довольно возразил иерофант. – После того как за вами захлопнулась дверь, это место как бы вовсе перестало существовать для остального мира… По крайней мере, до утра!

– Бормотология… – вздохнул Иннот. – Слушай, Гро! Почему это у меня такое ощущение, будто вы с Афинофоно знаете нечто такое, чего не знаем мы? И ещё: вы что, знакомы? – Он с подозрением переводил взгляд с приятеля на старца.

Громила смущённо фыркнул.

– Ну да, если честно – знакомы, причём довольно давно…

– Это сейчас не главное – решительно прервал его Афинофоно. – Понимаешь… В схватке с Шамполамо никто из вас не мог выиграть. Мне сложно объяснить… В общем, это имеет отношение к судьбе. Подметала должен был покинуть наше время и отправиться в глубокое прошлое. Это было некоторым образом предопределено.

– Зачем же тогда ты попросил нас…

– Дело в том, что ваше появление подстегнуло события. Если бы ухайдакер успел как следует подготовиться… Думаю, шанс воплотить в жизнь свои безумные идеи он бы получил, а это совершенно недопустимо.

– Послушайте! – Иннот сердито сверкнул глазами. – У меня такое впечатление, что я оказался втянут в какую-то непонятную игру! Вы можете объяснить толком, что происходит?!

– Это трудно, но мы попытаемся, – улыбнулся Афинофоно. – Видишь ли, в Вавилоне издревле существовала некая сила, преследующая свои, непонятные прочим цели. Мы не знаем, кто или что это такое; для простоты мы называем её Старой Контрой. Она действительно старая, Инни: гораздо старше любого из нас. Вавилон вообще очень древний город.

– Да, очень старая и очень жестокая, – подал голос иерофант. – И совершенно нечеловеческая. Её могущество велико, но вместе с тем ущербно: насколько мы поняли, она не способна совершать самостоятельные действия в вещном мире. Для этого ей нужны эмиссары; и в лице Шамполамо она обрела, пожалуй, самого сильного и умелого из них.

– Я занимаюсь познанием этой сущности уже давно, – Афинофоно вздохнул, – но не слишком преуспел в своих начинаниях, если честно.

– Так что же всё-таки это такое – Старая Контра? Какие-то предположения у тебя наверняка есть? – поинтересовалась Джихад.

Весь последний час девушка была непривычно угрюмой: обрести в лице врага давно потерянного брата и тут же потерять его снова оказалось для неё тяжким испытанием.

– Только предположения. – Афинофоно покусал губу. – Ну что же, если тебе интересно… Я думаю, Контра – это своего рода душа Вавилона. Старая, греховная, одержимая тёмными стремлениями душа этого древнего города. Понимаешь… Все мысли и эмоции здешних обитателей, их чаяния и устремления – они не исчезали бесследно, но копились, наслаивались друг на друга, пропитывали окружающее пространство, пока их не стало столько, что возникла какая-то новая сущность… Но это всего лишь мои предположения.

– Думаю, они ближе к истине, чем что-либо ещё, – поддержал бормотолога старец.

– Не понимаю, – сказал Иннот после паузы. – Если это и в самом деле так, то зачем ей менять что-то? Ведь Шамполамо, насколько я понял, хотел создать нечто принципиально иное вместо старого Вавилона…

– Ну… – пожал плечами иерофант. – Думаю, этого мы никогда не узнаем. Возможно, с какого-то момента их пути разошлись. А может, и нет; в конце концов, какая душа бывает целиком и полностью довольна доставшимся ей телом? Кто бы не хотел измениться?

– А что это у вас там под тряпочкой? – встрял любопытный Кактус.

– А! Вот мы и добрались до самого интересного! – оживился Афинофоно. – Это совершенно потрясающая штука! Дело в том, что мы, бормотологи, уже давно ищем ключи к познанию природы Времени. Разумеется, такой могущественный талисман, как чёрная волшебная палочка, ни мне, ни даже многоуважаемому иерофанту пока не по плечу; зато мы сконструировали вот это…

– Темпоральный лампион! – торжественно провозгласил старец, театральным жестом срывая холстину с установленного на барной стойке предмета. – Здесь, в бронзовом цоколе – видите, какой он массивный? Так вот, здесь расположен мощный ламповый контур на кенотронах, каскадно усиливающих входной сигнал, являющийся не чем иным, как промодулированным остаточным излучением…

– Думаю, подробности ни к чему, – прервал Афинофоно. – Если обойтись без специальных терминов, прибор можно настроить на строго определённую точку во времени и пространстве; другими словами, эта лампа освещает прошлое и может показать нам любое событие. Во всяком случае, я на это надеюсь; она ведь ещё не отлажена как следует.

– Только показать? – несколько разочарованноспросил Иннот, так и не сумевший отделаться от мысли устроить Подметале каюк.

– Только показать, – подтвердил волшебник. – Клянусь предками, это не так уж мало! Сейчас мы попробуем с его помощью проследить за ухайдакером – надо же знать, какую он встретил судьбу… Но сначала я всё-таки хотел бы поесть.

После того как компания вволю отведала жареной картошки – фирменного блюда заведения, волшебники приступили к священнодействию. Темпоральный лампион был установлен на столике; друзья расселись вокруг. Персонал харчевни, повинуясь небрежному жесту иерофанта, застыл наподобие манекенов, тупо уставившись в пространство. «Ничего не жестоко, – безапелляционно возразил старец Громиле. – Между прочим, я проверил – масло на сковородках тут целыми днями не меняют, хотя должны каждую порцию жарить на новом». Такое известие как-то примирило гориллоида с больной совестью.

Афинофоно сосредоточенно щёлкал кнопками и вращал веньеры настройки. Собственно говоря, главной частью прибора был темпоральный гексод – так назывался большой шар тёмного стекла, внутри которого угадывалась некая сложная конструкция из проволочной сетки, линз и небольших странной формы рефлекторов. Аппарат тихонько гудел.

– Минуты, пожалуй, две-три он будет прогреваться, – предупредил бормотолог; в этот миг стеклянный шар озарился сумеречным светом, а волосы у всех присутствующих зашевелились и встали дыбом. Резко запахло озоном.

– Ух ты! – восторженно прошептала сипапоккула. – Ребята! У вас глаза светятся! Ой! И зубы тоже!

– Ультрафиолет, – невнятно пояснил старец. – Подождите, сейчас она войдет в рабочий режим…

Свет внутри лампы часто замигал и померк; зато вокруг стали происходить непонятные вещи. Друзей внезапно кинуло в жар, потом в озноб. Тарелки и чашкизадвигались по скатерти, некоторые поднялись в воздух; где-то за стойкой бара жалобно задребезжало разбитое стекло.