Ольга Макарова - Осколки чего-то красивого

Я не сержусь на нее… я на нее никогда не сержусь — просто иногда она делает мне больно. Перед ней я совсем беззащитен…

А Сашку я увидел на скамеечке в парке с какой-то милой болтушкой, у которой был пустой взгляд и дерганые манеры. (Я на нее посмотрел и подумал: курица…) Сашка ничуть не смутился и даже рукой мне помахал, потом я оставил их в покое и отправился своим путем… Ночевать Сашка не пришел…

Утром я спросил его: "Ты любишь эту девушку?"

А он сказал, что я наивный дурачок…

"…Не люблю я ее. Просто временное увлечение. Ей тоже было скучно одной на море, вот и все. Разъедемся по домам — и все забудем. Никто даже скучать не будет…

А ты… ты наивный дурачок, Бальгар. Романтик и рыцарь…

И, знаешь… всегда оставайся таким".

Я уже приготовился защищаться с самых максималистских позиций, а тут такие искренние слова…"…всегда оставайся таким…"

372. 18 августа 2003 г

Беден язык человечий… я готов был рыдать от восторга — уже слезы наворачивались на глаза… я видел дельфинов!..

В дельфинарий зашел один Бальгар, а вышел совсем другой…

373.

Запомнил фразу экскурсовода: "Если ребенка научить представлять то, что он читает или слушает, из него вырастет творческая личность"…

374. 19 августа 2003 г

Юлия… я скучаю по тебе! Мы друг от друга дальше, чем хотелось бы. И дело не в расстоянии, которое можно измерить километрами; которое можно пройти, проехать, пролететь на металлических крыльях…

Не в них дело… Я не смог предложить тебе поехать со мной. Знаю, что, скорее всего, получил бы отказ. Знаю, что, скорее всего, ты снова сделала бы мне больно… (Хотя последнее это дело — обижать того, что тебя любит: все равно, что стрелять в безоружного…)

Я все знаю. Но не прощу себе того, что не решился… Пока остается это "может быть, если…", оно будет мучить меня, и не смогу я спокойно смотреть на лазурное море и стремительно темнеющее небо… на мир, где тебя нет.

"Ты трус, Бальгар… в этот раз испытания не выдержал…" Вот что я себе говорю.

Но на будущее я запомню: некоторые вещи стоит сделать хотя бы для того, чтобы потом не жалеть о том "а что, если…"

375.

*Хроники Великой Битвы

((глава четырнадцатая))

—Море и горы

Они ехали берегом Моря, омывающего берега Земель Горестей, к коим раньше причисляли и Норенайн…

Это был непростительно большой крюк в пути, но Нугут настаивал, что Нарина должна увидеть Море…

Южное солнце маленькое и днем поднимается высоко в небо, так что в полдень начинается настоящее пекло. Впрочем, если идти вдоль Моря, дует прохладный ветер…

…Сейчас здесь, на краю Норенайна, было утро. Не раннее, не позднее, а самое обычное утро — золотая серединка. Огромная туча обнимала полгоризонта над горами Сон-Миленар и очертаниями напоминала спящего дракона.

Дункан, Нугут и Бьёрн сидели на пляже и, сложив на песок броню и рубашки, грелись под ласковым утренним солнцем. Нарина плескалась в воде возле берега. Воде нежно-соленой, пахнущей йодом; воде, которую так не хочется покидать…

За два дня морского путешествия все четверо успели приобрести кое-какой загар. Бьёрн моментально стал бронзовым, и только ярче сверкали белые зубы и голубые глаза. Дункан загорел на эльфийский манер — прибавил зеленоватого оттенка на коже, как норенайнская статуэтка; Нугут, как истинный орк, стал только чернее, будто был вылеплен из смоляного слитка, а вот волосы выгорели до льняного цвета… Нарины же загар почти не коснулся: солнце лишь наградило ее россыпью золотисто-желтых веснушек на носу… видимо, у эльфов рыжие волосы тоже дают право не загорать…

Сейчас Нарина плескалась в Море, на редкость сонном и спокойном, а вот трое взрослых воинов на берегу сидели хмурые и суровые… и вели совсем не веселые разговоры в такое ясное утро…

— …ты рассказал им?! — не унимался Бьёрн. — Навел их на Ростора?

Нугут молчал. Он знал, что Бьёрн прав: они могут приехать на разграбленное пепелище и похоронить вместе с погибшими товарищами и надежду на создание школы…

— Уймись, Бьёрн, — вдруг вступился Дункан. — Когда что-нибудь случится, тогда будешь обвинять Нугута, а раньше времени нечего шум поднимать!

Бьёрн притих, словно пристыженный мальчишка. Да он и был мальчишка рядом с Дунканом, который в последнее время вел себя на правах старшего.

Всему свое время…

…Когда спустился стремительный южный вечер, коней пустили шагом и стали высматривать место для ночлега…

Нарина ехала вместе с Нугутом. Она, вроде бы, задремала, но вдруг вскинула головку и произнесла:

— Нугут! Я по Астелю скучаю!

Нугут вздрогнул…

— А кто такой Астель? — спросил он спокойно.

— Это мой друг. Он рассказывал мне сказки, а еще угощал меня сладкими фруктами, а еще мы с ним пели вместе…

— Такова жизнь, Нарина… иногда приходится расставаться с друзьями. Но, может быть, вы с ним и встретитесь еще…

Вот так… Это тайна, это боль, которую надо зарыть в самую глубокую пещеру и завалить самым тяжелым камнем.

Выпусти эту тайну на волю — и потеряешь Нарину навсегда…

Нугут потому и повел отряд вдали от главных дорог, когда решил, что Море, конечно, Морем, а идти уже надо бы к перевалу, на другую сторону гор. Потому и не зашли они на обратном пути ни в Лонтэк, ни в Марбол — чтобы не встретить фургончик бродячих артистов, которые, несмотря на траур, должны петь и плясать, собирая брошенные медяшки. Без Нарины и Астеля они почти никому не нужны… Их ждут нищета и старости, и на их жизненном пути уже сидит маленькая девочка с протянутой рукой, и ее маленькую тень рисует в пыли равнодушное солнце… это несчастное божество всех, у кого нет будущего…

А Астель… говорят, человек жив до тех пор, пока о нем кто-нибудь помнит… Нарина рассказывала о нем так живо и весело, что казалось, ничего не было, он и сейчас живет, дышит, сочиняет песни и показывает удивительные фокусы, такие, что все сомневаются, уж не маг ли этот парень?..

И сознание этого причиняло Нугуту жуткую боль…

…Говорят, если каждому солдату рассказать, как зовут его врага, какая у него семья, дом, жизнь… война будет невозможна. Потому что легко бить в живую мишень, но невозможно — в живую душу…

"Какой из тебя Учитель?! — корил себя Нугут. — Тебе самому еще учиться и учиться!.."